Однако же для понимания сути сказки этой "географии" недостаточно. Понятно ведь, что дело не в самих по себе боях и отгадках. Дело в том, что переход из одного пространства в другое требует от героя особых качеств и способностей, которые заданы как полнота совершенства. С героем происходит метаморфоза (чудо), он перевоплощается в совершенного человека, т.е. обретает реалию, плоть совершенного существования. Утрируя и огрубляя, можно сказать, что все переходы наличное — иное в сказке "выстроены" лишь затем, чтобы акцентировать и выделить акт преображения и перевоплощения героя — осуществление им собою совершенства.

Какой же реалии человеческого поведения отвечает сказка? Что она отображает? Что она может "амплифицировать" (по М. Мамардашвили) и в этом смысле опосредствовать?

Отмечу, что вопрос об опосредствующей функции сказки тем более актуален, чем более выражено стремление ее дидактизировать, например, используя для формирования "морально правильного" поведения и "морально хороших" качеств.

Разумеется, можно экстрагировать из сказки моральные нормы и образцы поведения. Более того, некоторые (в особенности современные авторские, а не традиционные) сказки прямо-таки провоцируют на это. Однако, в том ли суть и значение сказки и особенно волшебной сказки, чтобы служить источником образцов поведения?

В работе "Исторические корни волшебной сказки" (1986) В.Я. Пропп показал, что историческими корнями сказочного сюжета являются обряды и ритуалы (обряды инициации, брачные обряды и обряды погребения). Легко увидеть, что и в иных обрядах акцентирован именно переход из одних состояний и миров в другие; они строятся либо как имитация, либо как реальное воссоздание подобных переходов. При этом понятно, что сам переход строится не как механический, естественный акт (в таком случае нечего было бы строить), а именно как переход в особую реальность особой идеи. Например, обряды инициации знаменуют собой переход на более зрелую возрастную ступень, т.е. к более высокому и совершенному способу жизни.