Если понять эту деятельность как создание текста, выполняющего определённые коммуникативные функции, история в виде её написанного варианта не свободна от остальных факторов коммуникации, т.е. от интересов пишущих её или влияющих на неё, от социальных, политических и идеологических потребностей, которые, может быть, историописание само и родило. Многочисленные примеры доказывают, что история, как коммуникация, имела (и имеет) функции легитимации, создания идентичности, консолидации и отграничения и т.д. Порождение, распределение и рецепция исторических знаний, т.е. основы "культуры истории", не могут быть рассмотрены как смысловые акции, осуществляемые в коммуникационном вакууме, а должны отражать и условия, в которых они создавались.

Отталкиваясь от понятия истории как текста, реконструирующего наше понимание прошлого и превращающего его в осмысленное высказывание, которое помогает нашей ориентации в мире, мы можем применить следующие критерии:

1.        Рестроспективность (определение по времени).

2.        Перспективность (временное, локальное, социальное, идейное и т.д. определение).

3.        Выборочность (отбор, исключение, акцентирование исторической информации).

4.        Последовательность (осмысление путём секвенций, "нарративная ось").

5.        Коммуникативность (связь с адресатом, установки ожидания).

6.        Партикулярность (фрагментарность, органичность, изменяемость) (СНОСКА: cm Fuftmann К Historische Formungen Dimensionen der Ge schichtsdarstellung, S 32).

Я упоминаю об этих шести критериях, которые могут казаться слишком общими, именно потому что они, на мой взгляд, имеют непосредственное отношение не только к историографической деятельности, но и к выработке дидактической концепции передачи знания об истории. Мне могут возразить, что это давно известно и ничего нового в таком подходе нет. Я не отрицаю, что эти критерии в той или иной комбинации всегда имплицитно присутствовали в историографических работах, однако, мне важно акцентировать другое: именно эти критерии должны быть не только отрефлектированы на уровне научного исторического сознания, но и результат этой рефлексии должен войти в саму концепцию представления этого знания и должен эксплицитно присутствовать в ней в качестве некоей мета-истории. Таким образом, потребителю этого знания становится понятно, какой истории его учат, какими средствами, каковы (естественные) ограничения, к какой интерпретации его ведут и почему. Только тогда обе инстанции коммуникационного процесса (автор и учащийся) смогут проверить соблюдение "правил игры", т.е. обеспечение определённой коммуникационной симметрии, без которой само преподавание истории, в лучшем случае, остаётся лишь ни к чему не обязывающим предложением, историческим конструктором, из которого можно строить что угодно.