Исконно эллинское переживание бытийственности вещей как присущей им καλλονή («красоты») (СНОСКА: Plotini Enneades, I, 6, 31) дополняется в христианстве новым моментом: в языческом универсуме бытие распределяла безразличная жеребьевка Мойры (слово «μοίρα» и значит «доля», «жребий»), в христианском универсуме его дарит «благодать» (слово «Χάρις» и значит «любовное дарение»). Для язычника все просто: до тех пор, пока вещь (хотя бы этой вещью был он сам!) обладает бытием, это бытие принадлежит вещи по праву жеребьевки, достается ей, как законная добыча; а потом по таким же твердым законам, безразличным к каждой отдельной вещи и к каждому отдельному лицу, бытие отбирается обратно, и жаловаться здесь некому, как некого было благодарить. По замечательному изречению Анаксимандра, поистине выражающему какие-то последние глубины греческого мировосприятия, «из чего возникают все вещи, в тo же самое они и разрешаются согласно необходимости; ибо они за нечестие свое несут кару и получают возмездие друг от друга в установленное время» (СНОСКА: Anaximandri fragm. 9 Diels ). Эллинская Мойра-Адрастея похожа на суровую мать необозримого семейства, которая слишком обременена детьми, чтобы замечать каждого в отдельности, и тяжелой рукой водворяет порядок, а под конец всех одинаково убаюкивает на своих коленях. Здесь бытие всецело принадлежит вещи, но этому бытию не принадлежит будущее: отсюда звериная бодрость и земляная плотность архаических «куросов» и «кор», несущих в своих выпуклых глазах свое ощущение преимущества бытийствейности (СНОСКА: Ср. «Философская энциклопедия», т. 5. M., 1970, стр. 158—159 и 611 — 612). Не то в мире теистической религии. Для христианина каждая вещь и сам он созданы, призваны к бытию от небытия, извлечены зовом Бога из темноты Ничто и еще сохранили на себе печать Ничто; богословие назвало эту печать «тварностью» (СНОСКА: Там же, стр. 189—191). Христианское сознание ощущает себя над пропастью небытия, над которой его удерживает рука Бога (СНОСКА: Как разъясняли авторитеты средневековой философии, души людей и ангелов бессмертны вовсе не по своей природе — ибо даже они сохраняют печать «тварности»,— но по действию Бога, вновь и вновь восстанавливающему их бытие. Даже душе вечность подарена). Откуда же в вещи, откуда в человеке присутствие бытия, если оно уже не мыслится как само собой разумеющийся удел всего бытийствующего? Ответ гласил: бытие — любовное дарение Творца, на которое «от небытия в бытие приведенный» мир может ответить только пронзительным изумлением и потоками слез. Ибо «не только бытийствующее, но и само бытие бытийствующего исходит от Предвечно-Бытийствующего», как это формулирует на своем изощренном языке Псевдо-Ареопагит (СНОСКА: Pseudo-Dionysii Areopagitae De diviтis nominibus, V, 4.—Migne, PG, t. 4, col. 817). Мы видели, что для средневековой мысли присутствующее в вещах бытие есть обитание в них Бога. Но ведь и язычество видело во всем присутствие богов; водораздел и здесь пролегает между жеребьевкой и подарком, между необходимостью и свободой, между природным и личностным. Зевс живет в эфире, Посейдон живет в морской стихии, дриада живет в дереве почти так же, как рыба в воде или зверь в лесу,— оттого, что по законам их существования, по жеребьевке Мойры им отведена именно эта часть универсума. Афина срастается с Афинами, как дерево с тем участком земли, в который уходит корнями. Греческий бог с необходимостью принадлежит некоторому священному участку (τέμενος), и даже платонизм, высвободивший богов из земной связанности, вынужден был отвести им в качестве «теменоса» умозрительное пространство идей. Совсем не то — трансцендентный библейский Бог, не вместимый никаким пространством, даже духовным. Как разъясняли еще иудейские толкователи Ветхого Завета, «Он есть вместилище мира, а не мир — его вместилище» (СНОСКА: Targum Esther, 1; Midras Tehilla, 40; Beresith Rabba, 68); «Он не пребывает в пространстве»,— подтверждает с христианской стороны все тот же Псевдо-Ареопагит (СНОСКА: Pseudo-Dionysii Areopagitae Theologia Mystica, IV.— Migne, PG, t. 3, col. 1040 D). Поэтому приход такого Бога к миру и к человеку — это непостижимый дружеский дар, преодолевающий преграду «металогической инаковости» (выражение С. Л. Франка). Друг приходит к другу; как говорит о человеке Христос в Евангелии от Иоанна, "и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему, и обитель у него сотворим» (гл. 14, ст. 23). Так закладывается в представлении адепта библейской веры онтологическая основа человеческого существования: «Сокроешь лице твое — мятутся; отнимешь дух их — умирают и в персть свою возвращаются. Пошлешь дух Твой — созидаются, и Ты обновляешь лице земли» (псалом 103, ст. 29—30). Но это событие может вызвать только недоуменные вопрошания: «Поистине, Богу ли жить с человеками на земле? если небо и небеса небес не вмещают Тебя» (Паралипоменон, II, гл. 6, ст. 18); «...Что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?» (псалом 8, ст. 5).