Эти рассуждения могут показаться отвлеченными. Но дело, собственно, состоит в следующем: при исследовании символики той или иной эпохи мы сталкиваемся с тем, что некоторая часть смыслового наполнения символических форм становится для самой эпохи предметом рефлективного осознания и словесного формулирования (и потому доступна филологическому анализу как «текстуально засвидетельствованное» значение), а другая часть — нет. Первая часть дает собственно семиотический аспект символа. Например, из византийской и древнерусской богословской литературы мы можем с филологической достоверностью узнать, что в языке иконы гора «означает» духовное восхождение и парение, палаты «означают» мудрое устроение и целомудренный строй облагодатствованной твари и т. п. Мы получаем в руки словно бы словарь некоего языка. Но другая, и притом особенно важная как раз для истории эстетики — ибо связанная с непосредственным переживанием — часть содержания символа так и остается для современников молчаливо подразумеваемой, невыговоренной, раскрытой лишь внутри закрытости («замкнутости»!) символической формы; у нас есть основания полагать, что адепты ушедшей в прошлое духовной культуры понимали этот смысл, но понимали, употребляя выражение Достоевского, «неответчиво». Притом именно невыговоренное содержание, по-видимому, составляло едва ли не интимнейшее достояние культурного круга: ибо только очень самоочевидное можно не объяснять — и только очень важное страшно выговаривать. (Если уже так нужны текстуальные свидетельства — средневековые тексты, особенно мистические, полны самых недвусмысленных указаний на то, что сознание человека тех времен осязательно натыкалось на бытие недоступных для себя смысловых уровней символа, так что речь идет никак не о непроверенных априорных постулатах.)

Выше говорилось о том, что характер любого смысла как смысла предполагает некий «трансцензус». Тот смысловой уровень, который существует для современников в выговоренном, сформулированном виде, можно охарактеризовать как имманентный сознанию эпохи, по трансцендентный самой символической форме (ибо могущий быть реализованным за пределами последней). Напротив, «невыговоренные» смыслы, очевидно, трансцендентны относительно сознания эпохи (что предполагает их особое отношение к категории «общечеловеческого» — или, по крайней мере, возможность такого отношения), но некоторым образом имманентны символической форме (ибо в равном себе виде могут быть представлены только внутри этой формы и никак иначе).