Тем более строго обстоит дело в науке. Для историка культуры иллюзия всепонимания запретна вдвойне: во-первых, на общем основании с работником точных наук, который ведь тоже обязан отдавать себе отчет в ограниченности своих знаний (и как раз преступание этого закона есть в собственном смысле слова «ненаучность»), — и, во-вторых, в силу того, что для него наряду с «пониманием» №1 (научным) существует «понимание» № 2 (понимание в общении), которые всегда готовы сблизиться до неразличимости. Если бы физик в минутном неразумии вообразил, что уже до конца «понял» свой объект изучения,— т. е., в его случае, абсолютно все знает об этом объекте,— столь прискорбная ошибка закрыла бы ему путь к усовершенствованию своих знаний, но не больше. Для него речь идет только о «понимании» № 1, на «понимание» № 2 он не может претендовать даже в самую озорную минуту. Но вот если исследователю некоторого культурного символа померещится, будто все смысловое наполнение этого символа исчерпано его анализом и вполне ему «понятно» (в смысле «понимания» № 1 и также «понимания» № 2), это будет уже не просто заблуждением, но и своего рода ликвидацией — для нас — самого предмета мысли, безнадежным пресечением всякого понимания, после которого говорить вообще не о чем. Ибо речь шла бы о мнимом уничтожении «непонимания» № 2 (непонимания-удивления), а последнее есть ни больше, ни меньше, как знак объективного бытия предмета. Наличная внутри себя самой смысловая структура была бы безнадежно подменена функцией мысли исследователя.

Перед лицом обмана полной понятности уместно вспомнить немецкое выражение «wegzuerklaren» («убрать посредством объяснения», ср. англ. «to explain away»). Мы не можем до конца и без остатка переместить факт чужого сознания в свое собственное и таким образом понять его; и если нам кажется, что мы все же сделали это, мы в действительности имеем дело только со своим собственным сознанием. Чтобы по-настоящему ощутить предмет, надо на пего натолкнуться и ощутить сопротивление его непроницаемости; вполне проницаема только пустота. Когда процесс понимания идет слишком беспрепятственно, как лошадь, которая порвала соединявшие ее с телегой постромки, есть все причины не доверять такому пониманию. Верно, что предложенный в культурном символе смысл прозрачен и общезначим, а именно, в той мере, в которой это есть смысл, т. е. нечто внутри себя прозрачное и общезначимое; но столь же верно, что он и «загадочен», а именно, в той мере, в какой он объективно дан — задан — загадан нашему сознанию извне инстанциями, от последнего не зависящими. В этой загаданной внутри-себя-ясности — суть символа.