С этой точки зрения Шопенгауэр изображает ход развития послекантовской философии как процесс все большего укоренения в немецкой философии взгляда на разум как на способность непосредственной интуиции абсолютного сверхчувственного божественного бытия. Холодный, трезвый, соображающий разум был низведен до степени рассудка, а разумом была названа совершенно фантастическая способность: «В ней как бы открывалось в сверхлунный и сверхъестественный мир окошечко, а через него можно получать оттуда совсем готовыми и приправленными все те истины, из-за которых прежний, старомодный, честный, рефлектирующий и обдумывающий разум в течение столетий тщетно трудился и спорил» (84, 123).

На этой всецело вымышленной способности интеллектуальной интуиции были воздвигнуты системы Фихте, Шеллинга и даже Гегеля. У Фихте это — «свободное построение и проекция абсолютного Я и его эманации к Не-Я» (84, 123).

Возможность выдавать свои измышления о переходе Я в Не-Я за результат, который будто бы открылся в интеллектуальной интуиции, основана у Фихте на подтасовке или на подстановке нового значения слова «полагать» («setzen», «das Setzen») взамен прежнего, обычного. А именно: с тех пор как у Фихте Я «положило» «сначала само себя, а затем и Не-Я, слово «полагать» стало равнозначно словам «творить», «производить» — вообще являть на свет, неизвестно каким образом; и вот все, что хотят принять безо всяких оснований за существующее и навязать другим, именно полагается...» (89, 41).

За Фихте, говорит Шопенгауэр, последовал Шеллинг, у которого уже налицо «интеллектуальная интуиция абсолютного тождества, или безразличия, и его эволюции к природе, или также интуиция возникновения бога из его темного основания или безоснования» (84, 123). Учением о разуме, непосредственно созерцающем сверхчувственные предметы, Шеллинг подготовил для себя переход от натурфилософии и философии к теософии и теологии. Именно это сделало Шеллинга в глазах прусского правительства достойным преемником Гегеля в Берлинском университете. И Шопенгауэр клеймит «удивительно своевременное обращение господина фон-Шеллинга из спинозизма в ханжество и состоявшееся вслед за сим перемещение его из Мюнхена в Берлин средь трубных ликований всех газет, по намекам которых можно было подумать, что он приносит туда в своем кармане личного бога, на которого был такой спрос» (88, 158).