Однако после представленного нами выше анализа учения Шопенгауэра об интеллектуальном характере созерцания, о рассудке и разуме легко убедиться, что вражда эта имела не только личные корни, не только эмоциональные источники, но в основе своей была, несомненно, принципиальной. У Шопенгауэра «интеллект» (Verstand)—это человеческий рассудок, а у Фихте и Шеллинга «интеллект» вовсе не рассудок, а разум (Vernunft), под которым оба понимают возвышающуюся над рассудком и неподвластную законам рассудка способность непосредственного созерцания идей и прежде всего способность непосредственного постижения бога.

Это учение Шопенгауэр отверг самым решительным образом. Воинствующий идеалист, он в то же время (редкий случай в буржуазном идеализме!) атеист, отвергающий не только всякую веру в личного бога, но и всякое деистическое или даже пантеистическое понимание божества. Реакционер в вопросах политических и социальных, Шопенгауэр предоставляет буржуазному государству решать вопрос о пределах, до каких может в этом государстве простираться публичное исповедание свободомыслия. Но в философии он не шел ни на какие уступки теизму, деизму, пантеизму. Всякий шаг в их сторону он считал независимо от личности и от ранга философа недостойной слабостью и презренным угодничеством перед церковью и государственной властью.

Именно с этой своей позиции Шопенгауэр и критикует учение Фихте и Шеллинга об интеллектуальной интуиции. В этом учении, особенно в той форме, какую оно приняло у позднего Шеллинга, Шопенгауэр разглядел его тайный движущий нерв—стремление указать основание для богопознания, опираясь на понятие об интуиции. В деятельности Фихте берлинского периода и в деятельности позднего Шеллинга Шопенгауэр разгадал попытку восстановить разрушенное якобы Кантом здание «рациональной теологии». В то время как «Критика чистого разума» Канта была, по Шопенгауэру, в сущности «критикой западного теизма», Фихте и Шеллинг вновь решили сделать философию «служанкой богословия». Для Шопенгауэра Фихте и Шеллинг — преуспевшие представители германской «университетской философии», задача которой в том и заключается, «чтобы под оболочкой весьма отвлеченных, запутанных, трудных и оттого мучительно-скучных формул и фраз изложить главные истины катехизиса» (87, XV).