До сих пор отношение разума к интуиции, в понимании Шопенгауэра, освещалось только для характеристики самого разума: его деятельности, форм и границ. Теперь нам предстоит ближе ознакомиться с учением Шопенгауэра об интуиции, как таковой.

Все черты, приписываемые разумному знанию и понятию, — их вторичность, их чисто формальный характер, их несущественность, относительность и неадекватность— выступают в философии Шопенгауэра с особой рельефностью при сопоставлении его учения о разуме и отвлеченном познании с учением об интуиции. Сопоставление этих учений полностью выявляет характерную для гносеологии Шопенгауэра глубоко ошибочную мысль о противоположности теории практике, созерцания — действию, а также мысль о первенстве интуиции над понятием.

Пока познание порабощено волей и находится на службе у практики, оно не может быть — так уверяет Шопенгауэр — ни полным, ни всесторонним. Воля как принцип субъективности «всю'ду является противоположностью и даже антагонистом познания» (86, 421).

Условием возможности объективного знания Шопенгауэр провозглашает познание «незаинтересованное», то есть освободившее себя от служения воле и от подчинения запросам практики: «Чисто объективную сущность вещей... мы можем воспринимать лишь тогда, когда мы сами ничем в них не заинтересованы, то есть когда эти вещи не находятся ни в каком отношении к нашей воле» (86, 422). «Чистая объективность созерцания» возникает только там, где мы «сознаем уже не самих себя, а только созерцаемые предметы» (86, 422). Чтобы это состояние наступило, интеллект должен как бы взять верх над волей и подавить ее, хотя бы лишь на короткое время. Решительный перевес познания над хотением достижим для гения, и только для него одного. Для обыкновенного человека способность познания служит «фонарем», который освещает ему путь, для гения она «солнце, которое озаряет для него мир» (85, 221). Гениальность Шопенгауэр отождествляет с совершенной объективностью, а формой такого объективного познания провозглашает не понятие, а интуицию. «Гениальность не что иное, как совершеннейшая объективность.., способность пребывать в чистом созерцании, теряться в нем и освобождать познание, сначала существующее только для служения воле, — освобождать его от этой службы... для того, чтобы остаться только чисто познающим субъектом, светлым оком мира» (85, 218—219).