Не удивительно после сказанного, что лучшими произведениями искусства Шопенгауэр считает эскизы, мелодии, песни, стихотворения, возникшие из вдохновенной импровизации и даже как бы в бессознательном порыве: «Все такие произведения... имеют то великое преимущество, что они представляют собою чистое создание вдохновенной минуты, наития, свободного порыва гения, без всякой примеси преднамеренности и размышления» (86, 467).

В итоге понятие для всех искусств — не только для музыки и для живописи с пластикой, но также и для поэзии — объявляется не просто недостаточным, но совершенно безрезультатным: «Понятие для искусства всегда бесплодно и может управлять только техникой его: сфера понятия — наука» (85, 68). Но и подчиненное воле, отвечающее на вопросы, заданные практической деятельностью, понятие проникает не в истинную сущность вещей, а только в их взаимные отношения (см. 86, 323). Таков вообще наш интеллект, или разум, главной формой и функцией которого является понятие: изначально предназначенный только для того, чтобы предсказывать воле ее мелочные цели, интеллект «воспринимает поэтому одни только отношения вещей и не проникает в их внутреннюю суть, в их подлинное существо; он представляет, таким образом, только плоскостную силу, держится поверхности вещей и схватывает одни лишь species transitivas (переходящие формы. — В. А.), а не истинную сущность последних» (86, 325). Этим практическим по происхождению и по назначению характером интеллекта определяется его естественная граница. Состоит она в том, чтобы познавать вещи, лишь насколько они выражают собой мотивы индивидуальной воли (см. 86, 156). Таково уже обычное познание: оно не только целиком на службе воли, но, по словам Шопенгауэра, даже выросло из воли, «словно голова из туловища» (85, 209). Возникнув для служения воле и из потребности этого служения, познание и остается на этой службе. Даже на высших ступенях своего развития разум, приобретая формальное содержание, лишен, как таковой, материального содержания. Интуитивное, а по своему материалу эмпирическое познание разум перерабатывает в понятия. Он закрепляет их в чувственности при посредстве слов и затем имеет в них с помощью суждений и заключений материал для бесчисленных комбинаций, составляющих ткань мира, предмета нашей мысли. Однако материальное содержание для своего мышления разум «должен во что бы то ни стало брать извне, из наглядных представлений, созданных рассудком.., доставлять же материал из собственных средств он никогда не может. Он не имеет ничего, кроме форм; он женствен, ибо только воспринимает, но не творит» (84, 115—116). Поэтому между разумом, находящимся даже на высшей ступени развития, и наглядным представлением, или интуицией, всегда налицо разрыв. Хотя отвлеченное знание — «рефлекс» наглядного представления — и имеет в нем свою основу, оно тем не менее не настолько совпадает с наглядным представлением, чтобы всюду могло заменять его: «Напротив, между ними никогда не бывает полного соответствия» (85, 70).