Остановимся несколько подробнее на том, как совет­ская психолингвистика подходит к речевым явлениям.

Первое. Предметом анализа для советских психолинг­вистов является не изолированное предложение, выска­зывание или текст как продукты процессов речеобразо-вания или материал для процессов речевосприятия, а сами эти процессы. Соответственно меняется и метод анализа и выделения единиц: пользуясь известным вы­ражением Л. С. Выготского, психолингвист занимается не «анализом по элементам», а «анализом по единицам», причем под единицей понимается психологическая опера­ция. Целое складывается не из сочетания и объединения отдельных элементов, а из динамической организации операций в более сложные действия и далее в еще более сложную деятельность. Применительно к речи это озна­чает, что категории ее анализа должны иметь статус ре­чевых операций, а не речевых продуктов или абстракций от этих продуктов.

Второе. Всякая деятельность для советской психоло­гии мотивирована и целенаправлена. Применительно к речевой деятельности это означает, что есть какая-то не­речевая задача, для выполнения которой и осуществля­ется речевая деятельность и которая решается языко­выми средствами. Высказывание или текст и есть процесс решения такой задачи и лишь вторично — продукт или результат такого решения.

Третье. Нам гораздо важнее то, из каких единиц складывается процесс, чем то, на какие элементы мы можем разложить продукт. Реальная системность язы­ка — это не внутренняя планировка того склада, где хра­нятся единицы языка, а взаимосвязь и организация этих единиц в их, так сказать, рабочем состоянии, в той дея­тельности, ради которой они только и существуют. До­бавим к этому, что есть и многие другие, маргинальные функции, в которых используется язык в деятельности, но сам модус его существования, его специфика как зна­ковой системы действительно определяется тем, что он есть «единство общения и обобщения» (Л.С.Выготский).

Отсюда следует четвертое. Как любая деятельность, речевая деятельность организована в соответствии с це­лью или задачей, с опосредованным ею начальным «толчком» (коммуникативным намерением), системой функциональных блоков, которые обеспечивают после­довательность этапов достижения цели, и, наконец, с теми орудиями или средствами, которыми мы распола­гаем для достижения намеченной цели, получения конеч­ного продукта. Язык и есть набор таких орудий. Но — в рамках системы функциональных блоков, о которой только что говорилось, — мы не обязательно должны действовать в соответствии с алгоритмическими прави­лами, руководствоваться раз и навсегда заданной жест­кой схемой операций, как это получается у Хомского или в работах Миллера начала 60-х годов. Любая деятельность, в том числе речевая, по самой своей сущности эвристична. Добавим: не только в процессе порож­дения, но и в процессе восприятия речи; тот же принцип действует и при формировании самой языковой способ­ности у ребенка.