По поводу первого из этих вопросов Хомский (1966 b, р. 55, а также в: Lester, 1970) говорит, что речевое пове­дение «свободно от стимулов и всегда творческое». По­скольку повторение застывших высказываний довольно редкое явление, «лишь в весьма исключительных и не представляющих никакого интереса случаях можно всерьез утверждать, что „ситуативный контекст" опре­деляет то, что говорится, даже с вероятностной точки зре­ния». Эта позиция является прямой противоположно­стью позиции Скиннера, утверждающего, что все вер­бальное поведение находится под контролем стимулов. Из этого спора следует, что каждая из сторон рассмат­ривает только один аспект языка. И теоретические сооб­ражения и данные экспериментов, приведенные в этой книге, показывают, что языковая способность человека не может быть объяснена только на основе генерализа­ции ассоциаций стимул — реакция. Достаточно сказать, что анализ поверхностной последовательности слов в яв­ных вербальных реакциях, как было показано, не явля­ется адекватным объяснением способности человека по­рождать и понимать предложения.

С другой стороны, как отмечал Мак-Коркодэйл (MacCorquodale, 1970), делая героическую попытку за­щитить позицию Скиннера, Хомский даже не касается вопроса о том, что именно говорит человек при всей его языковой компетенции. Поскольку то, из чего состоит вербальная реакция, не может быть сведено к скинне-ровскому «Ой!» в ответ на укол булавки, вполне логично рассмотреть вопрос о том, в каких условиях говорящий использует свои знания сложных языковых правил для порождения именно данного высказывания. Если Хом­ский считает, что языковое поведение не может быть определено даже с вероятностной точки зрения, имеет ли он при этом в виду, что вообще нельзя говорить о том, что одни высказывания более вероятны в данном контексте, чем другие? Хомский и Скиннер потому не могут построить свой спор на разумной основе, что Хом­ский вообще не видит здесь проблемы, а Скиннер пола­гает, что он эту проблему уже решил.

Утверждение того очевидного факта, что появление некоторых высказываний может быть предсказано с большей вероятностью, чем других, на первый взгляд означает игнорирование уникальности большинства предложений; в таком случае не может быть никаких предварительных вероятностей, на которых можно было бы строить такой прогноз. Принципиальное различие моделей состоит в том, что вероятностные модели осу­ществляют попытку вычислить будущие вероятности це­почки слов на основе известных ранее прошлых частот встречаемости. Отсюда должно следовать, что говорящий при порождении предложения подсчитывает эти ранее известные вероятности; аналогично слушающий строит свои ожидания на основе тех же самых уже известных ранее частот. Предположение, выдвигаемое в этой книге, совсем иное: можно предсказать выбор высказывания говорящим, принимая во внимание и его знания лингви­стических правил, и соответствующую информацию о внутреннем состоянии говорящего и внешней ситуации. В этом случае нет никаких оснований считать, что та­ким образом предсказанное высказывание не может быть совершенно новым, и объектом исследования ста­новятся условия, в которых говорящий использует опре­деленным образом свою способность порождать новое предложение. Действительно, может оказаться настолько трудным получить в изолированном виде все перемен­ные, влияющие на речевое поведение, что может соз­даться впечатление, что любое высказывание непредска­зуемо на основе предшествующих и настоящих условий; но согласиться с этим — значит навсегда оставить на­дежду дать научное объяснение сущности речевого по­ведения.