Тут следует отметить один важный момент. Я говорю как ученый. Любое заинтересованное лицо может подтвердить или опровергнуть мои слова. Сказанное может быть проверено; оно может быть верифицировано. С другой стороны, однако, я уклоняюсь от исторически сложившегося пути развития современной науки, которая с самого начала утверждала необходимость отказа от оценочного подхода к предмету, выступала за ценностную нейтральность научного исследования. И это было верно. Мир объектов, мир вещей в известной мере свободен от ценностей. Но человеческие существа от ценностей не свободны; ценности определяют их жизнь, – они живут во имя ценностей. Представляемое мною новое направление развития можно рассматривать как отказ от механоморфной модели науки, а также как отказ от тенденции к технологизации человеческих проблем, освобождения их от ценностей и превращения в дело техники. Такая тенденция ныне свирепствует в сфере воспитания, образования, социальной службы и других профессий (Маслоу, 1966).

Приведу только один пример. В нашем студенческом городке имеются курсы повышения квалификации для работников социальной службы, желающих стать более опытными и умелыми специалистами. Однако в штате курсов нет преподавателя социальной философии. Каждый раз, когда я в разговоре со знакомыми слушателями этих курсов затрагиваю вопрос о том, «что такое хорошее общество», они меняют тему. В последнем семестре я проводил семинар по утопической социальной психологии. Ни один из работников социальной службы на него не пришел. Все это напоминает мне историю о летчике-испытателе, который сообщал в последней радиограмме, что «погиб, но показал рекордное время».

Другой характерной особенностью этого нового направления развития науки является ре-сакрализация. Безоценочная наука занимается десакрализацией; она являет нам обесцененные, позитивистские образы вещей. Она видит в вещах только то, что может рассмотреть, а именно, факты, доступные органам чувств. Трансгуманизм позволяет увидеть кое-что еще. Открывая дверь ценностям и ценностным переживаниям, а также пиковым или запредельным переживаниям, вы открываете тем самым совершенно новое поле исследований. Вы обнаруживаете, что самоотчеты людей, испытавших пиковые переживания, нередко перекликаются с высказываниями великих мистиков. Религиозные мистики, например, говорят о «сознании единения». Они используют слова, которые не входят в сферу компетенции безоценочной науки. Безоценочная наука отказывается иметь дело с такими словами, полагая их ненаучными, то есть (хотя вслух об этом и не говорится) неистинными. Эти слова описывают эмоции, желания, стремления, состояния, альтернативные формы познания, – все то, что не является истинными фактами с точки зрения безоценочной науки и поэтому исключается ею из рассмотрения.