На Востоке, особенно в Индии, метафизики (metaphysical thinkers) пытались, как и на Западе, установить природу высшей Истины посредством интеллекта. Но, во-первых, они не возводили интеллектуальное мышление в ранг наилучшего орудия в открытии Истины, но ставили его на второе место. Первое место всегда отводилось духовной интуиции и озарению, духовному опыту; интеллектуальное заключение, которое противоречило этому Высшему авторитету, считалось недействительным. Во-вторых, каждая философия была вооружена практическим путем достижения высшего состояния сознания, таким образом, даже когда начинали с Мысли, цель состояла в том, чтобы прийти к состоянию за пределами ментального мышления. Основоположник всякой философии (как и те, кто продолжал его работу или школу) совмещал в себе мыслителя-метафизика и йогина. Те же, кто были лишь философами-интеллектуалами (рационалистами, умосозерцателями), уважались за их ученость (learning), но никогда не возводились в ранг открывателей истины. А философии, которые не имели достаточно мощных средств (для достижения) духовного опыта, вымирали, становились принадлежностями прошлого, так как они не были действенным средством (they were not dynamic) для духовного открытия и реализации.

На Западе же утвердилась как раз противоположная традиция. Мысль, интеллект, логический ум стали все более и более рассматриваться как высшее средство и даже как высший предел (highest end); в философии мысль есть и данность, и предел (is the be-all and the end-all. И именно посредством интеллектуального мышления и умозрения должна быть открыта истина; даже для духовного опыта требовалось, чтобы он прошел проверку разума, только тогда он будет иметь силу – позиция, прямо противоположная индийской. Даже те, кто понимает, что ментальная Мысль должна быть преодолена, и допускает сверхразумное Иное, по-видимому, не избегают того ощущения, что (именно) посредством ментальной Мысли, очищенной и видоизмененной (sublimating and transmuting itself), должна быть достигнута и оформлена (made) эта иная Истина, чтобы занять место ментальных ограничений и неведения. И опять-таки западная мысль перестала быть динамичной (действенным средством); она стремилась к (построению) теории бытия, а не к (его) реализации (it has sought after a theory of things, not after realisation). Она еще была динамичной у древних греков, но, скорее, для моральных и эстетических, чем для духовных выводов (ends). Позже она стала еще более чисто интеллектуальной и академичной; она стала чистым умозрением (intellectual speculation only) без каких бы то ни было практических путей и средств достижения Истины посредством духовного эксперимента, духовного открытия, духовной трансформации. Если бы не это различие, не было бы никаких оснований для ищущих, подобных вам, обращаться за помощью (for guidance) к Востоку, ибо в чисто интеллектуальной сфере западные мыслители так же компетентны, как любой восточный мудрец. Но именно этот духовный путь, дорога, которая ведет за пределы интеллекта, переход от внешнего существа к сокровенному Я (Self) был покинут чрезмерной интеллектуальностью европейского разума.