Очень слабенькие, надо сказать, подпорки. В критической ситуации тяжести нашей нерешительности не выдерживают — ломаются.

Владимир Набоков терпеть не мог Достоевского. В своих «Лекциях по русской литературе» зло смеялся над российским титаном духовности. Героев, с детства привлекательных своей способностью жертвовать собой ради других, изображал компанией невротиков и психопатов. Герои самого Владимира Владимировича с их болезненно метафорическим восприятием мира, гиперреализмом мелких подробностей и деталей и хронической склонностью к педофилии, тоже в общем-то нормальными не назовешь.

Но дело не в этом.

Набоков показал со стороны, с точки зрения иной психической культуры наши собственные невротические ценности, для чего всего на всего отказался прослеживать развитие образцов высокого духа до той точки, где они таковыми становятся. Где подставляют щеку, отправляются в Сибирь за другого, идут на панель, снимают с себя последнее, причем не представляя ни на одном из уровней сознания, что за это тебе что-то причитается, хотя бы в виде права на самовосхищение.

А без этой вот твердости духа в самом деле остается одно нерешительное поведение, оправдание собственной неспособности отстаивать свои интересы в открытую и замаскированные попытки излить свою обиду и агрессию на себя и окружающих. Это — не герои Достоевского. Но герои многих, ищущих оправдания собственной неуверенности и неспособности взять ответственность на себя.

В гештальттерапии Фредерика Перлза немало внимания уделено моральному давлению, как проецированию собственных требований к себе на требования общества.

Не «мораль требует», «не общество обязывает» (ни общество, ни мораль ничего от нас не требует, им мы безразличны). Здесь все те же две части нашей личности — одна строго обязывает нас делать то-то и не делать другого, а другая всячески сопротивляется, отлынивает, занимается саботажем. Суть этих требований — предписания и запреты, что запихивали в нас в детстве. Мы потребляли их целиком, не анализируя и не усваивая. В конце концов требуемое отторгается и переносится на некую общественную мораль, то что вне нас и чему мы безусловно должны подчиниться.