Если мы предложим ребенку на ужин хорошо приготовленную еду при условии, что перед ужином ему не преподнесут торт со взбитыми сливками, плитку шоколада или мороженое, то он должен съесть ужин без лишней медлительности, без уговоров, просьб, обещаний, без палки, положенной рядом с тарелкой, без «ложечки за кошечку, за собачку» и т. д. Вполне достаточно спросить ребенка перед едой один-два раза: «Будешь есть?» И если он ответит: «Я не хочу, не буду», то сказать ему совершенно спокойным тоном: .«Сегодня можешь не есть» —• и унести тарелку. Только для таких действий надо быть безжалостно последовательными. Тарелку с едой надо унести окончательно, а не для того, чтобы попугать ребенка.

...Я помню, как такие неожиданные слова без крика, без сцены, как часть обычного разговора во время ужина произвели у нас чудодейственный эффект. Дочка воинственно встала передо мной и сообщила: «Но я буду голодной!» «Возможно, однако тебе надо было есть со всеми и вовремя»,— ответила я. «Мне и пить захочется»,— запугивала она, но уже с меньшей уверенностью. «Графин с водой стоит на столе»,— ответила я.

Конец был однозначным. Девочка сидела на стуле перед своей кроваткой, готовясь ко сну. В одной руке она держала кусочек сухого хлеба, в другой — кружку чистой воды. Если бы на другой день она не захотела есть, то ей бы пришлось опять идти спать с сухим хлебом и водой. Только этого уже не случилось. Мы обсудили с ней ситуацию: «Если я съем весь ужин, но еще буду голодна, получу я еще что-нибудь?» — «Конечно!» — «А если не съем ужин?» — «Тогда ничего не получишь, потому что ты не голодна».

Подобные вопросы решаются в каждой семье, однако в неполной семье они встают более выразительно. Здесь присутствует только один авторитет и отсутствует другой, возможно «наивысший», который мог бы вмешаться. Кроме того, внимание матери может быть сосредоточено исключительно на ребенке, и тогда она легче поддается паническому страху. В любом случае ей кажется, что ребенок нездоров. Матери порой трудно даже представить ситуацию, при кото-