Эстетическое чувство, говоря словами С. Л. Рубинштейна, “уже не просто вызывается предметом, оно не только направляется на него, оно по-своему познает его собственную сущность”. Возможно, именно на уровне “первобытных” эстетических чувств единый “ствол” эмоционально-оценочной деятельности древнего прачеловека постепенно выбросил из себя мощную ветвь рационального мышления, продолжая в то же время и сам расти ввысь. Как бы там ни было, но эмоции и мышление современного человека — это, образно говоря, два ответвления одного дерева: эмоции и мышление имеют одни истоки и тесно переплетаются друг с другом в своем функционировании на высших уровнях.

Почему же эмоции и после возникновения мышления не были “сняты” им, а продолжают сохранять свое самостоятельное значение?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо прежде всего вспомнить о двойственной, психофизиологической природе эмоций. Они не просто отражают соответствие или несоответствие действительности нашим потребностям, установкам, прогнозам, не просто дают оценки поступающей в мозг информации о реальном. Они одновременно функционально и энергетически подготавливают

организм к поведению, адекватному этой оценке. По словам П. К. Анохина, “решающей чертой эмоционального состояния является его интегративность. Эмоции охватывают почти весь организм... производя почти моментальную интеграцию (объединение в одно целое) всех функций организма”. Благодаря эмоциям “организм непрерывно остается в русле оптимальных жизненных функций”.

Даже так называемые астенические эмоции, снижающие уровень органической жизнедеятельности, отнюдь не лишены целесообразности. Человек, например, может “оцепенеть от ужаса”. Но ужас как субъективное явление есть своего рода оценка, которую словами можно было бы выразить приблизительно так: “Передо мной враг, от которого не снастить ни нападением, ни бегством”. В таких случаях неподвижность — единственный шанс на спасение: можно не обратить на себя внимание или быть принятым за мертвого (так, между прочим, случилось с известным исследователем Африки Ливингстоном, которого с разочарованием оставила напавшая было на него львица, поскольку он, парализованный “эмоциональным шоком”, не оказал ей никакого сопротивления).