Е.Л.: Потому еще, что отношения с Катком — метафора не только депрессивного состояния Алины, но и особенностей взаимоотношений с матерью, от которых она страдает. Предъявляя запрос на драму, Алина жаловалась в том числе на то, что на взаимодействие с матерью у нее уходит очень много энергии и сил, что ее подавляют эти взаимоотношения. И поэтому, когда она легла в искореженную, раздавленную позу...

Е.М.: Я упоминаю об этой позе потому, что мне важно установить еще одну связь. Во второй драме, где она была в роли погибшей Кошки и лежала на боку...

Е.Л.: Она лежала наполовину плоско, а наполовину на боку. Предъявляя свою проблему, она напомнила про эту Кошку. В течение дня она побывала в “убитых” состояниях несколько раз. Я сделала следующий ход, сказав: “А теперь давай представим совершенно фантастическую ситуацию, что твоя мама видит тебя в таком состоянии”. Это была символическая сцена. Алина говорила, что она в этом состоянии находится одна. А что будет происходить, если мама придет к тебе, когда ты валяешься в таком состоянии? Это был мой режиссерский ход по совмещению двух разных планов — темы Мамы и метафоры Катка. У меня была гипотеза, что Каток — это мама, или что-то связанное с мамой, или то, что проявляется в поведении мамы.

Е.М.: Ты сказала до этого, что Алинины драмы были посвящены в основном отцовской теме. То есть работа с материнской фигурой откладывалась.

Е.Л.: В них появлялась мама, но отношения с ней никогда еще не прорабатывались глубоко. Я должна заранее сказать, что данная драма, начинавшаяся с появления материнской фигуры, тоже была, по сути, посвящена отношениям с папой. Через маму мы вышли на папу. Не то чтобы Алина откладывает работу с материнской фигурой, у нее были “мама-драмы”. Но драмы про маму никогда не бывали у Алины такими эмоциональными, как драмы, где возникала тема папы. У нее действительно с папой связано так много, что как только в ходе “мама-драмы” возникает эмоциональный накал, сразу появляется фигура папы и необходимость обращаться к темам, связанным с ним.