Следующая за этим (приблизительно после 18-го месяца) и продолжающаяся до полутора лет фаза нового приближения характеризуется усилением новой зависимости, которая, проявляясь чаще всего в непрерывной форме, но иногда и в приступах, длящихся дни или недели, сменяется стремлением к самостоятельности. Это, как если бы ребенок говорил матери: "Пока я был с тобой одно целое, я мог все. Сейчас я замечаю, что я оторвался и без тебя беспомощен. Но я не хочу также терять мою драгоценную, таким трудом завоеванную автономию и менять ее на старый симбиоз, делающий меня абсолютно зависимым. Однако ты должна оставаться рядом и следить за мной, быть здесь, когда ты мне понадобишься, помогать мне, давать силу и делить со мной мои переживания..."

То, что это легче сказать, чем сделать, объясняется пред-амбивалентным и амбивалентотенденциозным восприятием объекта ребенком этого возраста. Хотя ребенок и знает мать как определенную персону, но тем не менее зависит по-прежнему от иллюзии, что она может/должна исполнять все его ожидания и желания, и в изменившихся условиях его автономии точно так же удовлетворяющие, как и в "симбиозном раю". Если она этого не делает, то теряет свою материнскую суть или, иначе говоря, превращается из совсем "доброй" в совсем "злую" мать. В это время подобное происходит довольно часто: всегда, когда ребенок наталкивается на ограничения собственных возможностей, на запреты, установленные средой (матерью), и, наконец, что нередко случается, когда в ребенке временно сталкиваются автономные и регрессивные потребности. Проекция и расслоение, которые мы знаем у взрослых (и старших детей) как механизмы обороны (экскурс на с. 43 и далее), для двухлетнего ребенка являются нормальным повседневным модусом объектоотношений: собственное разочарование приписывается объекту, тот в свою очередь кажется (совсем) злым и чем больше гнев и злость у ребенка, тем злее кажется ему объект. Это снова активирует агрессии и отчаянное стремление ребенка получить обратно свою "добрую", все исполняющую маму и т.д. В это время мир ребенка соответствует восприятию мира психотиками. Границы между ними и объектом размываются (кто же зол — я или мать?), и объекты, которые в настоящий момент не содержат ничего хорошего, превращаются в опасных врагов и чудовищ. Но со временем ребенок начинает понимать, что он не будет поглощен или уничтожен "злой матерью", что она, даже если все еще и выглядит угрожающе, но может быть одновременно любящей, доброй и утешающей, что существует разница между собственными аффектами и аффектами или поведением объекта. Если все хорошо, то ребенок примерно к трем годам приобретает такую способность к переживаниям, которую психоанализ называет эмоциональной константой объекта: знание о (константном) разделении себя и объекта; это значит, что ребенку стало ясно, что при всей продолжающейся зависимости он и мать являются самостоятельными существами; он способен различать, что в его чувствах и аффектах относится к нему и что воспринимается от объекта; и, наконец, он приобрел уверенность, что мать остается любящей и оберегающей матерью даже тогда, когда она что-то запрещает или отчитывает его и что она по причине своей "принципиальной доброты" снова вернется, если даже в настоящее время отсутствует. С этого момента ребенок приобретает способность к амбивалентным объек-тоотношениям, как говорится, он способен распознавать, что один и тот же объект обладает и удовлетворяющими, и разочаровывающими сторонами, что он сам любит объект и (иногда) ненавидит, и это не означает, что он должен сразу же из-за собственного разочарования или гнева испытывать страх перед потерей объекта (или считать, что уже его потерял). Константа объекта относится таким образом к завоеваниям, необходимым для здорового психического развития. Но нельзя между тем не отметить помехи, которые могут привести к изломам и задержкам в развитии константы объекта. Трагическая ошибка, совершаемая родителями в фазе нового приближения, заключается в том, что они воспринимают колебания между потребностью в автономии и зависимостью в качестве "настроения", а отчаянно агрессивную борьбу за власть, за удовлетворение пустячных потребностей и отвечают на них борьбой ("мы еще посмотрим, кто из нас сильнее!"). Каждая массивная агресивная ссора активирует механизмы проекции и расслоения, и они задерживают и нарушают психическое разделение между собой и объектом и срастание амбивалентотенденциозных представлений и амбивалентной объекторепрезентации. О некоторых дальнейших трудностях последнего этапа процесса индивидуализации я буду говорить в главе пятой.