Пример Марии С. говорит о том, что в таких новых инсценировках детства наряду с процессами перенесения большую роль играет также идентификация ,— в данном случае с беспомощной, избиваемой матерью. Другой результат идентификации особенно там, где присутствует чрезмерно массивное чувство вины, может заключаться в том, что такие мужчины и женщины не в состоянии быть счастливее "бедной, покинутой матери" или "бедного, покинутого отца". Может состоится идентификация со "злым и неверным" родителем так, что эти дети подсознательно будут вести себя подобно им и, следовательно, уничтожат свое сознательное желание сохранить хорошие отношения. В обоих случаях объект идентификации будет "продолжать жить" в собственной персоне и таким образом чувство вины смягчится из-за самонаказания, а также будет удовлетворена (тоже перенесенная) агрессивность по отношению к партнеру, который становится жертвой этого подсознательного разрушения отношений.

Наконец, партнерство разрушается или страдает из-за сексуальных проблем бывших детей развода. Во-первых, сексуальные проблемы являются сопроводительными симптомами почти всех невротических нарушений, к которым в большой степени приводит развод. Во-вторых, сексуальная идентификация относится к особенно трудным заданиям развития детей развода. Валлерштейн (Wallerstein/Blakeslee, 1989) обращает внимание наследующий аспект: не так уж редко встречающуюся связь агрессивных возбуждений и фантазий с сексуальными желаниями. Развитие садистского и (или) мазохистского характера наиболее вероятно тогда, когда в период расцвета инфантильной сексуальности (итак, в эдиповой фазе) ребенком переживаются особенно богатые насилием ссоры между родителями. (Также и у Марии С. поведение в отношениях с мужчинами, как и раскрывшиеся в ходе терапии ее сексуальные фантазии, имели ярко выраженные мазохистские, а иногда и садистские черты.)

Наряду с проблемами отношений нарцисстического характера (проблематика самооценки) в группах и в партнерстве бывшие дети развода, если речь идет о тройственных отношениях, с большей вероятностью оказываются в трудных ситуациях. Создание образца триангулярных объектоотношений происходит на протяжении многих этапов, начиная самое позднее со второго года жизни, но у большинства детей развода — в ходе развода или после него — они нарушаются вследствие супружеских конфликтов родителей, ухода или отсутствия одного из них (ср. гл. 5.6 и 10.3). "Тройственные отношения" ни в коем случае не являются редкими или периферийными констелляциями отношений. Едва ли существует конкретная ситуация в рамках (двойственных) отношений, при которых один из партнеров или оба не имели бы и "третьего", будь то в мыслях или подсознательно. Этот "третий" может быть реальной персоной, системой, личностью из прошлого или фантастическим идеальным образом. Мне рассказывал один молодой человек, что он мог только тогда получать удовлетворение от сексуальных отношений со своей женой, которую он тем не менее очень любил, если во время полового акта не смотрел ей в лицо. Этот молодой человек спал с фантастическим созданием и имел такие интенсивные эротические отношения, которые больше никому не могли быть под силу. Одна мать жаловалась, что ее второй брак, довольно счастливый, был отравлен из-за постоянного страха, что она в сексуальном отношении не могла подарить своему мужу так много радости, как его первая жена. Итак, даже интимнейшие ситуации двоих, их сексуальные отношения не обезопасены от вмешательства "третьего". Проблематичность тройственных отношений для бывших детей развода связана с тремя обстоятельствами: дети, пережившие конфликты и (или) развод родителей, не имели возможности пережить отношения с "третьим", т.е. с другим родителем, как облегчающие. Гораздо чаще из этих отношений возникали конфликты лояльности, чувство, что отношения с "третьим" исключают другие отношения или должны их исключить. Во-вторых, искаженное эдипово развитие (гл. 6.1) уменьшает шансы переживания и преодоления ревности, развития удовлетворяющих стратегий разрешения конкурентных отношений. И в-третьих, у этих детей очень часто отсутствует опыт, помогающий извлечь пользу из отношений других, т.е. из своего временного исключения из этих отношений: время и покой для своих интересов, освобождение от ответственности и т.д. (ср. также с. 304, 315). Вместо этого они жили преимущественно в (особенно часто) тесных отношениях с одним из родителей и (или) обращение за "спиной" матери (отца) к третьему лицу было обременено большими страхами разлуки и потери. Страхи Аннамарии Д. перед длительными отношениями (см. выше, с. 333) имели, например, наряду с отсутствием уверенности еще и другие, более глубокие причины. Она боялась оказаться "съеденной" исключительно двойственными отношениями, потерять свою автономию и себя как личность и, что называется, возможность сохранить отношения с другими людьми и свои интересы. Завести тесные отношения с мужчиной означало для нее утонуть в симбиотическом единении с матерью, которое стало внутренней моделью интенсивных любовных отношений после выпадения триангулярных отношений (гл. 5.1). Одновременно в перенесении она повторяла тайную эдипову любовь к отцу, которая исключала мать — в образе пострадавшей жены ее партнера. И она идентифицировала себя со своей матерью, которая тосковала по когда-то счастливому браку и вынуждена была жить одна, в то время как отец снова женился. У других бывших детей развода неспособность поддерживать никакие другие отношения, кроме партнерских, стоит на первом плане. В экстремальных случаях это ведет к мучительной ревности ко всем и ко всему, что имеет значение для любимого человека вне этих отношений. Недостаточное триангулирование структуры объектоотношений может выражаться также и в том, что упомянутым лицам очень трудно удается или вообще не удается сохранить отношение к отсутствующему человеку, как бы важно оно для него ни было. Герберт Г., например, имел тенденцию, если речь шла о важной для него персоне, тотчас оказывать поддержку или обещать ее. Он не мог отказать в ожиданиях, отклонить просьбу. "Я сделаю!" — было его постоянной формулой. Он так и думал в настоящий момент. Конечно, эти обещания приводили его к тяжелым конфликтам лояльности по отношению к другим обещаниям и другим отношениям. Герберт Г. жил среди взаимно изолированных двойственных отношений, которые в результате оказывались чуждыми друг другу. Одним из вариантов такой тенденции является "неверность" Юргена Ц., сорокалетнего мужчины, который обратился ко мне после того, как его жена подала на развод. Вначале казалось, что речь идет только о двух его дочерях, но вскоре выяснилось, что господину Ц. хотелось поговорить еще и о личных трудностях. "Моя проблема, — заговорил он наконец, — состоит в том, что каждый раз, когда женщина высказывает мне, что она меня понимает, что я ей не безразличен, что считает меня привлекательным, я не могу сказать "нет", как если бы я не имел права отклонить ее предложение. Это выглядит так, будто бы в настоящий момент на свете существовали только я и она и все сомнения и проблемы в семье или на работе — идет ли речь о клиентке или сослуживице — тогда (!) бледнеют и не играют больше никакой роли. Когда я прихожу домой, я ненавижу себя и не понимаю, как это я так легкомысленно мог поставить на карту все, что мне действительно дороже всего — мою жену и мою работу..." (СНОСКА: Конечно, продление терапии помогло бы вскрыть и другие подсознательные мотивы поведения в отношениях господина Ц.)