Представленное здесь сравнение было бы полным, если не задавать себе вопроса, а не должна ли именно родительская функция серьезнее восприниматься родителями, живущими в разводе. Многие матери говорят, что после развода они могут проводить с детьми намного больше времени, больше себя им посвящать, что позиция детей оценивается выше, они имеют больше права голоса в семейной повседневности, больше ответственности и их самостоятельность таким образом возрастает. Это, конечно, в большинстве случаев так. Я даже верю, что не только эти родители, но и многие дети наслаждаются таким подъемом в семейной иерархии. Подобные преимущества развода могут также являться важным опытом, который в какой-то степени способен утешить детей в выстраданных потерях, принесенных разводом. Но мы должны задать себе вопрос, а не имеется ли у этих преимуществ оборотной стороны — недостатков, которые могут лечь тяжелым грузом на дальнейшее психическое развитие ребенка. В свете изложенных выше (в пунктах а —з) соображений с психоаналитической точки зрения напрашиваются некоторые возражения против слишком быстрой позитивной оценки названных преимуществ. Но они должны рассматриваться не как противоречие, а лишь как толчок к критическому раздумью.

Тот факт, что некоторые матери после развода больше располагают временем только для детей, имеет свою теневую сторону. Прежде всего единственный ребенок, становясь единственным партнером матери, воспринимает как большую проблему, если та не проводит с ним всего своего свободного времени. Раньше он ревновал, если мама с папой разговаривали друг с другом или что-то делали, исключая его. Но он поборол свои эдиповы бури и, наконец, понял, что имеется отношение родителей не только к нему, но их любовные отношения друг с другом. Также путем идентификации он сумел принять участие в этой любви, даже если он и был из нее исключен. Намного меньше может ребенок понять, что мать время от времени предпочитает почитать книгу, посмотреть телевизор, встретиться с подругой вместо того, чтобы поиграть с ним. Больше времени и большая интимность в отношениях разведенной матери с ребенком при таких обстоятельствах означают для последнего, что мать теперь целиком предоставлена ему и он может ею владеть безраздельно. Если вступают ограничения для того, чтобы гарантировать себе часть взрослой свободы, то это переживается ребенком как тяжелая обида. Но также и для матери в этой ситуации заключается соблазн "педаго-гизирования" своего отношения к ребенку, принесения женщины в себе в жертву матери и превращения ребенка в первейший источник своего жизненного счастья. И наоборот, ребенку такая тесная связь затрудняет пути отступления, отнимает у него (тоже столь важный) опыт радостного одиночества, возможности заниматься чем-либо самостоятельно. Остается спросить, не является ли этот "шанс" исключительных отношений матери и ребенка также и опасностью; не было бы лучше, чтобы место, освобожденное отцом — когда большая боль ребенка уже позади, — хотя бы частично использовать для собственных интересов и потребностей.