Т: Но потом, когда вернулась, она увидела, что дочка не в себе, глаза от слез припухли...

К: Ну... Она вечером пришла, поздно, ей было не до меня.

Т: Но Вы рассказали матери о том, что случилось?

К: Нет, я не рассказала. Я на другой день только рассказала, когда меня снова туда хотели послать.

Т: И тогда мать поверила Вам и разрешила не ходить к соседу?

К: Ну...да... Но сначала не поверила.

Т: Сначала не поверила, а потом поверила?

К: В первом разговоре — нет, стала кричать, что я глупости придумываю.

В этот момент я осознала свой контрперенос — мне тоже захотелось, чтобы госпожа М. перестала придумывать глупости и сопротивляться не только интерпретациям, но хотя бы признанию очевидных, ею же самой рассказанных фактов. Кричать я не стала, а продолжала расспрашивать клиентку.

Т: Значит, все-таки было два разговора?

К: Нет, один.

Т: Но перед этим Вы утверждали противоположное.

К: Ну, значит, два. Какая разница, в конце концов!

Т: Я хочу понять, насколько обоснован Ваш упрек, адресованный матери. Действительно ли она не поверила в этот страшный случай и не защитила Вас.

К: Как это не защитила! С чего Вы взяли? Мать меня любит, я — поздний, желанный ребенок, она всегда была на моей стороне. Вы меня совершенно неправильно поняли!

Т: Но Вы только что рассказывали, как она не поверила, что старик-сосед к Вам приставал...

К (перебивая, изменив агрессивные интонации на слезливые): Ничего подобного! Я просто рассказала, как меня в детстве чуть не изнасиловали, а Вы не верите.

Т: Мы можем сейчас прослушать аудиозапись этого разговора.

К: Нет, не нужно. Может, Вам просто так показалось. Знаете, у меня в результате опухоли мозга болезнь Миньяра, и когда говорят несколько голосов, я плохо разбираю Ваши вопросы.