Отечественная теология детства знает образ «святейшего детства», поданный нам эпизодом вхождения во храм Приснодевы (С.Булгаков).

Детскость есть человеческая софийность, просветляющая телесную плотность естества и мистически сопряженная с Софией Небесной. По С.Булгакову, то, что открывается умному видению интуитивно, а не дискурсивно, и есть наиболее софийное и детское.

Софиология устанавливает в детскости срединный топос Встречи с Живым Богом. На языке ангелологии дитя есть человекоангел, что выше самого ангела, бесплотного существа; вместе с тем ребенок – во плоти сущий ангел, ангелочеловек. В детстве Христа С.Булгаков усматривает онтологическое основание для освящения детского мира. Рай населен исключительно детьми; Ад – местообитание взрослых.

Авангард начала ХХ века создал концепции эстетизованной детскости и инфантилизма, что обернулось массовым переживанием комплекса «мужедевы» (см. детские воспоминания В.Розанова, Б.Пастернака, В.Ильина). Приметой декадентской литературы стали дети-самоубийцы и ребенок, наделенный «взрослым» демонизмом. На этом фоне еще можно расслышать призыв П.Флоренского к пониманию детского мышления как «особого типа мышления» (см. его размышления на эту тему, включенные в Антологию).

Детскость вошла в круг проблем русской философии любви. Герой-эстет и безответственный эротофаг в романе Ф.Степуна убежден, что ребенок метафизически свидетельствует о творческомбессилии любви («Николай Переслегин», 1929); сходная мысль принадлежит Н.Бердяеву; В.Розанов, проповедник «вечного детства брака», строит образ будущего семьи на хронотопе райской идиллии.

Ходовой в эстетических теориях становится аналогия художественного творчества и детской игры (А.Горнфельд, А.Белый, М.Пришвин, ранний А.Луначарский, Л.Выготский, Вс.Фаусек). Исключительное значение детскость обрела в рамках пришвинской концепции «творческого поведения».

В центр картины мира А.Платонова помещен ребенок как центральная ценность Божьего мира и объект культа.