Почему мы не ограничились лишь совокупностью социальных представлений, имея в принципе возможность сравнить социально-ориентированные и личностно-ориентированные представления? Почему мы, отвечая на вопрос об изменении российского менталитета, не пользовались кросскультурным методом? Последним было очень соблазнительно и просто воспользоваться, поскольку проект российско-французского сотрудничества звучал так: «Демократическое сознание в Западной и Восточной Европе», а так как Западная Европа является уже традиционно демократическим обществом, а Россия еще только вступает на путь демократических преобразований, то, казалось бы, изменения российского сознания можно было выявить, сравнивая с эталоном высшего уровня развития демократического сознания. Но, учитывая позицию С.Московичи, не считающего, что менталитет западноевропейских стран — это высший уровень развития по отношению к российскому, мы пришли к выводу: развитие демократии как социально-политический процесс (который действительно различается по уровню развития в западнои восточноевропейских странах) нельзя смешивать с развитием сознания в условиях демократических преобразований.

Отвечая же на первую часть вопроса, почему мы, исследуя индивидуальный уровень сознания, не ограничивались только социальными представлениями, можно сослаться на доклад С.Московичи, сделанный на московской конференции в мае 1996 г., в котором он убедительно показал, что, например, высшие логические операции не являются высшими по отношению к символическим операциям первобытного мышления. И если рассматривать их в контексте функций того и другого мышления, операции, употребляемые мышлением дикаря, при всей их кажущейся примитивности по отношению к современному мышлению, оснащенному математическим, логическим и компьютерным аппаратами и технологиями, на самом деле пропорциональны, адекватны задачам его жизни. Иными словами, С. Московичи подчеркнул именно функциональные особенности того и другого типа мышления, подтвердив тем самым гипотезу, высказанную нами ранее: социальное мышление личности можно рассматривать именно как функциональный механизм ее сознания, как его «работу», а его продуктивность или репродуктивность искать в постановке и в решении социальных, жизненных, а не только искусственных экспериментальных задач. Мы поставили своей целью выявить три параметра образовавшихся типов: проблемность, ценностность и оптимизм-пессимизм. Проблемность понимается нами как самая основная способность социального мышления. Ценности рассматриваются не только по принятому иерархическому принципу и составу (не только ценностные представления), а именно, — в соответствии с целью установления изменений сознания мы стремились выявить: старые или новые ценности доминируют в сознании каждого типа; если в нем представлены только новые или только старые ценности, указать на «гармоничный» характер сознания, а если в нем присутствуют и те и другие — на его противоречивый характер. Такой подход к ценностной характеристике индивидуального сознания также является функциональным: естественно, что лица со старыми ценностями обладают иными социальными возможностями в обществе с новыми ценностями, в сравнении с лицами, новые ценности которых соответствуют ценностям общества. И, наконец, выявляя противоречивый или непротиворечивый характер индивидуального сознания у разных типов, мы исходили отнюдь не из априорной установки, что наличие противоречий в сознании есть факт негативный, блокирующий его активность, а, наоборот, из того, что противоречия, представленные в сознании, могут активизировать его проблемность. Более оптимальные функциональные возможности сознания или менее оптимальные (ограниченные) мы устанавливали на пересечении с первой его характеристикой — проблемностью социального мышления. Т.е. каждая из трех характеристик — ценностная, проблемная и оптимизм-пессимизм диагносцировалась-нами, по совету С. Московичи, на их «пересечении» друг с другом.