Ох, модники и модницы всех времен! Если бы вы знали, как достаются охотнику пышные, роскошные, в цариц и неприступных красавцев вас обращающие меха, так, может, шкуры зверья и не пялили бы на себя и приветствовали бы науку и прогресс, одевающие нас в искусственные, муками, смертью и кровью зверушек не оплаченные наряды, тем паче, что зверушек тех в лесу, да и самого леса на земле остается всё меньше и меньше.

(По В. Астафьеву)

Малый Абакан вечером

Солнце склонилось на закат и как бы в нерешительной задумчивости зависло над дальними заснеженными перевалами и вдруг пошло, покатилось золотым полтинником за островерхие ели, за посиневшие хребты. Ненадолго зажегся лес ярким огнем, вспыхнуло от него по краям небо, заиграла река в пересветах, в бликах, в текучих пятнах, ближе к реке сдвинулись деревья, темнота отступила в глубь тайги. Все вокруг не то чтобы замерло, а как-то благостно, уважительно и свято приглушило бег, голоса, дыхание.

И в это время, в минуты торжественного угасания дня, вдруг ожила река. Вот только что пустынный и вроде бы никем и ничем не обжитый, одинокий и как бы даже зябко шумевший Малый Абакан, изредка тревожимый легким всплеском малой рыбки, тронуло легкими и частыми кружками.

- Дождь? Откуда?

- Нет, не дождь. То рыбья молодь вышла кормиться на отмели, за нею двинулась и отстойная, в этом перекате лётующая рыба. Закипел, заплескался Малый Абакан, ожили его гремучие перекаты и покатые плесы.

Между тем время не текло — бежало, мчалось. Сгустились тени у берегов реки, и сами берега сомкнулись в отдалении, тьмью заслоняло воду, сужало пространство реки, перестало реять настоявшееся в лесах тепло и потянуло с гор холодом. Начало холодить спину, и только что гулявшая и кипевшая от рыбьего хоровода,плескавшаяся, подбрасывавшаяся над собой кольцом загнутых рыб река сама утишила себя, поприжала валы в перекатах, смягчила шлепанье их о камни и шум потоков.И снова это обманчивое свойство горных рек. Малый Абакан вроде бы обездушел, сделался отчужденным,недружелюбным и неприветливым, и в водах его вроде бы опять никто не жил, не ночевал, не отстаивался в ямах.