Мэксайн

Теперь я родилась. Мне это совсем не понравилось. Было столько суматохи вокруг, со всех сторон. Просто больше не было покоя. Я думаю, с тех пор мне больше не было так спокойно! Все перевернулось.

Мне кажется, я не должна этого говорить, но, пожалуй, я ненавидела мою мать. Я возненавидела ее с того самого момента, как родилась. Постоянная болтовня и суматоха. Я не могла угодить ей.

Она сказала мне: "Почему ты здесь? Я не знаю, как заботиться о тебе". Я все еще слышу, как она говорит: "Ты нехорошая", — а я просто не понимаю. Я ничего плохого не сделала.

Правда, потом она сказала, что любит меня, но ведь говорила и такое. Одну минуту она была добрая, а другую — нет. Она была очень эмоциональной.

Там была медсестра, и я ей нравилась. И могу сказать, что моему папе я нравилась. Моему брату даже нравилось, что я появилась. Он пришел взглянуть на меня и привел других детей посмотреть на меня. Доктор Т. был добрый... Мне он тоже нравился.

Но меня не принимала моя мать. Когда я родилась, моя мама сказала, что я мальчик! Все сказали, что я девочка... Затем вошел мой папа, и моя мама сказала ему, что я мальчик. Я не знала, что и думать. Для меня все это было слишком запутанно. Мне было тяжело приспособиться к этому миру...

Джек ужасно напуган и громко протестует из-за того, как с ним обращаются в родильной комнате, но еще более сильный страх появляется тогда, когда к нему впервые прикасается его мать. Что-то не так. Он чувствует, что его любят не за то, что он есть, а как средство сохранить брак. Он страшится будущего.

Джек

В родильной комнате слишком яркий свет. Я кричу. Я напуган. Холодно, и я четко осознаю, что меня держат вверх ногами. Я пытаюсь выправиться. Тупой, проклятый доктор! Хлопает меня и держит меня в таком положении!

Когда я родился, я был самонадеян. Я ощутил удивительную мудрость, когда меня держали за ноги, но и замешательство оттого, что единственное, что я могу сделать, это кричать. Доктор обрабатывает меня, пуповину и т.п.