«Кто-то из нас догадался спросить нашего слепого, был ли бы он доволен, если бы имел глаза. «Если бы меня не одолевало любопытство,– ответил он,– я предпочел бы иметь длинные руки; мне кажется, что мои руки рассказали бы мне лучше, чем ваши глаза».

Поразительно, что сама возможность компенсации дефекта для Дидро несомненна. Более того, он воспринимает дефект как стимул для развития отдельных способностей и качеств. Он уверен, что обучение и воспитание глухих и слепых детей должно начинаться в самом раннем возрасте, так как «из-за отсутствия такого рода развития нет никакого сообщения между нами и теми, кто рождается глухим, слепым и немым. Они растут, но остаются в состоянии умственной неразвитости. Может быть, они могли бы приобрести известные понятия, если бы начиная с детства можно было заниматься с ними определенным, точно установленным, неизменным и единообразным способом».

Восхищаясь достижениями слепых, Дидро замечает, что их личностное развитие глубоко своеобразно. В частности, по его мнению, мировоззрение слепого, его нравственность, отличаются от мировоззрения нормально видящего человека:

«Ах, мадам, как отличается нравственность слепых от нашей нравственности! Как должна бы отличаться нравственность глухого от нравственности слепого. <...> Сколько у них принципов, которые нам кажутся просто нелепостями, и наоборот!»

«Письмо о глухих» в большей степени посвящено проблемам эстетики. Дидро рассматривает вопрос соотношения мысли и слова в эстетическом плане. Кроме того, он исследует экспрессивно-коммуникативную функцию речи на примере нескольких языков, в том числе жестового языка глухих. Попутно отмечает ряд характерных особенностей этого языка, которые могут сказываться при его переводе на устный французский язык и при обучении глухих устной речи:

«Язык жестов слишком лаконичен. У меня закрадывается сомнение: поскольку в силу какой-то механики мысли приходят нам на ум в той форме, которую они обретают в речи, можно опасаться, как бы это особое явление не отразилось на речи немых, как бы они не поддались искушению, которое овладевает почти всеми, кто пишет на иностранном языке – искушению сообразовывать порядок своих знаков с порядком знаков в языке, привычном для них».