В детской спальне я обратил внимание на сидящую по турецки и ритмично раскачивающуюся бледную девочку лет пяти. Раскачивалась она старательно, как будто выполняла какое-то серьезное трудовое поручение. Но ее лицо с устремленными куда-то вверх незрячим глазами сохраняло при этом выражение тупой отрешенности. Мне стало не по себе.

Из инвалидного дома недавно привезли, уловив моё внимание к девочке, стала объяснять воспитательница. Там с Верой никто не занимался, вот и появились у неё навязчивые движения. И что же дальше? поинтересовался я. Постараемся обучить Веру целенаправленным действиям по самообслуживанию, введем в детский коллектив, в общение. Запущена, очень трудно будет, заключила собеседница.

Прошло много времени. Однажды в электричке я увидел такую сцену. Упитанная девочка лет около трех с пышным бантом в волосах сидела рядом с модно одетой мамой. Улыбающиеся пассажиры удивлялись спокойствию ребёнка, радовались румянцу девочки, сосредоточенно посасывающей затейливую импортную пустышку. Хвалили её. Главным образом за спокойствие. Но что-то пугающе знакомое почудилось мне в лице девочки. Ба! То же отрешенно-тупое выражение. На фоне румянца, упитанности и улыбок это было так неожиданно. Не хотелось верить! Я стал наблюдать за девочкой: никакого интереса к калейдоскопу картин, сменяющих друг друга за окном, к вопросам окружающих, к разговорам вокруг неё, полное отсутствие детского любопытства, такого естественного для ребенка, находящегося в пути. Лишь прямые вопросы мамы, на которые Лена отвечала односложно и неохотно, выводили её из прострации. Улыбки пассажиров постепенно стали исчезать, радость встречи с детством блекла на глазах.

Пустышка! осенило меня. Ведь это те же навязчивые движения, тормозящие развитие ребёнка, гасящие его интерес к окружающему, тот же "мартышкин труд". Невероятно!

При выходе из вагона, улучив момент, я шепнул Лениной маме: Пустышка-то зачем? Девочка уже большая. Не хочу, чтобы ребенок неврастеником рос, последовал категорический ответ. Да и вещь красивая, фасад нам не портит. Правда, Леночка?