Из памяти людей уже полностью исчезло, что и в эпоху интеллектуализма, как дань древней традиции, в университетах сохранялась должность профессора элоквенции. В Берлине профессором элоквенции был Курциус. Но, собственно, этой дисциплины он не преподавал, потому что всем представлялось излишним, чтобы в высшей школе читались лекции об искусстве красноречия. Вместо преподавания риторики и элоквенции ему приходилось заниматься другим. Но в его дипломе значилось: «Профессор элоквенции». Это, конечно, связано с тем, что художественное как таковое ценится все ниже и ниже. Сегодня мы по преимуществу думаем, ибо ничего другого и не умеем, именно поэтому у нас так мало мыслей. К человеку, мыслящему в состоянии бездействия, приходят лишь самые немощные мысли. Наилучшие мысли приходят к человеку, когда он находится в состоянии активной деятельности. Мысли бывают хорошими, когда мы облекаем их в красиво сформированную речь, когда из речи они снова возвращаются к нам красиво сформулированными. Тогда, изойдя от речи, в нашем мышлении живет нечто от ее архангела. Это живет в нас тогда, когда мы воспринимаем речь на слух, но не тогда, когда мы молча упражняемся в остроумии на материале скудного человеческого мышления. Все это, однако, достижимо лишь в том случае, если в настоящем (и прежде всего это необходимо учителю, воспитателю) мы почувствуем, сколь чуждым действительности, сколь чуждым миру оказывается, формирующее сегодня мышление. С его помощью мы создали могучую науку, особенностью которой, однако, является то, что она ничего не знает и, вследствие этого незнания, истребляет все живое в культуре и цивилизации человечества. Однако из-за этого мы не должны становиться радикалами и стремиться попросту изгнать такие вещи из мира, но сознание происходящего должно быть основой для нашей деятельности в школе.

Собственно говоря, не только мышление, но и душевное содержание человека вообще постепенно делалось все абстрактнее. Самое большее, что в отношении своих высших душевных способностей человек сознает, так это то, что его может осенить, нечто может прийти в голову. Тогда он бывает очень горд, что его осенило. Но из-за того, что наиболее, может быть, драгоценное в своей душе он переживает вырванным из мироздания, внутренне он остается совершенно чужд действительности, сух и мертв. Когда сегодня композитор сочиняет музыку, он записывает мелодии гармонии, которые приходят ему в голову. Конечно, замечательно, когда кого-то в этом смысле осеняет; но почему, собственно, его осеняет? С какой стати из ниоткуда ему в голову приходит мелодия? Ни в самом человеке, ни в окружающем его мире мы не найдем причину того, почему кому-то, кто родился в том или ином месте и живет в той или иной стране, приходит в голову некая мелодия. Почему же?