Мы должны знать, что, духовно-душевно воздействуя на ребенка, мы воздействуем на весь его организм. Мы мудро врачуем именно тело ребенка благодаря тому, что определенным образом обращаемся с порядком слов в предложении, с красками, с музыкальными звуками, с тем или иным учебным предметом. Мы воздействуем на все физическое существо, ибо – в нем живет дух; и мы воздействуем не только на помещающийся в мозгу дух, ведь, как это ни удивительно, здесь он проявляет себя в меньшей мере. Поэтому от педагога к детям постоянно исходит что-то такое, что либо укрепляет, поддерживает жизненные процессы, либо отравляет, разрушает тело. Если детей в возрасте от семи до четырнадцати лет мы перегружаем формалистикой, переутомляем их мышление, то мы обрекаем их на сравнительно раннее развитие склероза. Мы никогда не должны забывать о том, что особое в окружающем, особое в том, как мы обучаем ребенка, оказывает влияние на всю его жизнь. Поэтому мы не найдем подхода к решению педагогических проблем, если не будем сознавать, что для нас речь может идти лишь об устранении тех препятствий и затруднений, которые обусловлены физической и эфирной природой человека.

Конечно, и в отношении прочих вещей современный человек, будучи куда эгоистичней, чем он о себе мнит, склонен постоянно высказывать свое мнение: «То-то представляется мне правильным, а то-то – неправильным». Ему хотелось бы, чтобы ребенок чувствовал и думал так же, как он сам. Это, разумеется, и неправильно. Правильное заключается в том, чтобы спрашивать саму жизнь, а не учителя. Да, сегодня мы должны учить детей писать. Я вынужден признаться, что не испытываю сколь-нибудь определенного чувства, которое непосредственно говорило бы мне, что тот или иной ребенок должен или не должен учиться читать и писать. Здесь определять приходится, исходя из пути развития, по которому идет цивилизация. Человечество пришло к тому, что известная доля содержания цивилизации опосредуется при помощи чтения и письма. И поскольку мы воспитываем детей не для жизни в каком-нибудь ином мире, а для жизни в мире данном, нам следует учить их читать и писать. Таково одно из условий цивилизации. Поэтому одна из задач заключается в устранении тех затруднений и препятствий, что стоят перед человеком, живущим в данную эпоху. Нам нужно положить необыкновенно много усилий на то, чтобы ответить на вопрос: «Как наиболее безболезненным для ребенка образом преподать ему то, в чем он нуждается, будучи членом современной цивилизации?» Ведь мы всегда должны иметь в виду, что обучение тому или иному предмету может причинить ребенку вред. Мы всегда должны спрашивать себя, как сделать так, чтобы ребенку в процессе обучения не был причинен вред. Опасность причинить вред тем меньше, чем больше преподавание связано с областью художественного, и тем больше, чем оно ближе к области познавательного. Эту закономерность мы никогда не должны упускать из виду. И вот еще в чем мы должны отдавать себе отчет: то подлинное чувство авторитета, которое учитель должен вызывать у детей в возрасте от начала смены зубов до наступления половой зрелости, достижимо лишь при художественно-образной постановке преподавания. Если мы окажемся способными так поставить преподавание, то, несомненно, нам удастся установить с детьми отношения правильного авторитета. Для таких отношений односторонняя интеллектуальность является пагубной. Особенно легко впасть в нее можно, разумеется, при обучении математике и естествознанию. Прежде всего в преподавание этих предметов мы должны привносить образность. Нередко лишенным образности оказывается и преподавание языка. Мы должны понимать, что образный подход предполагает известное самоотречение. Быть сообразительным в мышлении значительно легче, да и значительно эгоистичнее, нежели выстраивать образы; преподавая образно, мы отрешаемся от нашей самости. Когда ребенок достигает возраста половой зрелости и совершает переход от знания к познанию, он, – благодаря тому, что его интеллект уже пробужден, – оказывается способным самостоятельно отклонять высказываемое учителем или воспитателем мнение. Поскольку с ним мы уже не можем больше опираться на авторитет, постольку мы должны быть готовы к конкуренции, действительно готовы конкурировать с ребенком; ибо у семнадцатилетних молодых людей способность суждения столь же остра, как и у тридцатипятилетних. Конечно, имеют место нюансы, но в сущности в том, что относится к сфере формально-логического, в семнадцать лет человек уже столь же сообразителен, как и в тридцать пять. Поэтому с теми, кто достиг возраста половой зрелости, нам приходится конкурировать. Таким образом, как я уже вчера говорил, мы должны заботиться о своей неуязвимости. Обучение младших детей, разумеется, не будет затруднительным для тех, кто художественно строит преподавание. Особенно многого можно достичь, развив в себе чувство художественного представления различных членов какого-либо организма. Предположим, вы рассматриваете с детьми растение. Речь у вас идет о цветах. Постарайтесь, вплоть до интонации голоса, описывать цветы так, чтобы все слова и представления были струящимися, чтобы они были легкими. При этом вы можете обращаться непосредственно к сангвиническим детям, чтобы сангвинические дети всему классу передали то, что им в особенности присуще, как дар восприятия – дар, так сказать, легкого восприятия таких представлений, которыми человек художественного склада пользуется, говоря о цветах. Когда речь у вас зайдет о листьях, постарайтесь с помощью соответствующей интонации заинтересовать меланхоличных детей; теперь диалог с классом будет вестись через них. Когда вы перейдете к корню, который в обычных условиях остается невидимым и который можно описать так, чтобы исходящая от него сила чувствовалась в цветах, когда вы станете описывать то, что обычно остается невидимым, вы должны будете описывать не статически, а динамически; а диалог с классом вы будете вести с помощью холеричных детей. Все ученики в классе будут участвовать во взаимном опосредовании образов. Конечно, у вас должно быть правильное чувство этих вещей, которое также может быть инстинктивным.