Итак, мы видим, что в человеке существуют два уровня, на которых в нем самом ведется оборона: на первом уровне – до начала смены зубов, до седьмого года жизни; а затем, благодаря тому, что он воспринимает как музыкально-речевое, проявляются вздымающиеся в нем силы. Собственно говоря, обе арены борьбы находятся в нем самом: музыкально-речевое обращено более к периферии, к внешнему миру, а архитектонически-пластическое – более к внутреннему человеку, к внутреннему миру. Но есть и третья арена борьбы: она находится на границе между эфирным телом и внешним миром. Эфирное тело всегда больше физического, и оно повсеместно выступает за его пределы. Здесь и располагается эта арена борьбы. В борьбе на этой арене в какой-то мере участвует сознание, тогда как на других аренах она протекает бессознательно. В нее временно вступают, когда завершаются преобразования, являющиеся результатом взаимодействия человека с пластически-архитектоническим и музыкально-речевым, когда это последнее внедряется в эфирное тело и благодаря этому схватывает астральное тело и, таким образом, сдвигается к периферии, к внешней границе. Так возникает то, что направляется в пальцы, когда мы занимаемся рисованием, живописью и т.п. Это то, что делает живопись искусством, действующим более в окружении человека. График или скульптор должен работать более изнутри; музыкант должен работать, более отдаваясь миру. То, что изживается в живописно-графическом, то, для чего, воспитывая ребенка, мы даем ему рисовать формы и линии – это совершающаяся на поверхности борьба, борьба, ведущаяся главным образом между двумя силами, одна из которых действует снаружи вовнутрь, а другая – изнутри наружу. Сила, действующая изнутри наружу, стремится расщепить человека, продолжить его формирование, но это не могучее, а тонкое стремление. Эта сила стремится к тому, чтобы, – я дам преувеличенный образ, так легче будет понять происходящее, – у нас выпучились глаза, вырос зоб, выросли длинный нос и большие уши: все должно выпятиться наружу. А благодаря другой силе, которую мы впитываем из внешнего мира, это выпячивание сдерживается. Когда рисуем и проводим всего лишь одну линию, то это уже является усилием со стороны внешнего мира, предпринимаемым для того, чтобы компенсировать то, что изнутри стремится нас деформировать. Занимаясь живописью или графикой, мы совершаем сложные рефлекторные движения. Рисуя или нанося на холст краски, мы испытываем слабо сознаваемое чувство: «Ты не пропускаешь в себя того, что находится там, снаружи; посредством линий форм ты возводишь толстые стены или натягиваешь колючую проволоку. В процессе рисования мы как бы натягиваем колючую проволоку, с помощью которой преграждаем путь тому, что снаружи стремится нас разрушить. Поэтому обучение рисованию воздействует наиболее благотворно, если оно начинается с изображения человека. Предположим, на занятиях по эвритмии вы изучаете движения, которые могут выполнять руки; при этом дети фиксируют формы, формы движения; тогда линии, стремящиеся действовать разрушительно, фиксируются и утрачивают свою разрушительную силу. Если, стало быть, вы задаете детям рисовать эвритмические формы и обучение рисованию и письму строите на воспроизведении этих форм, то, таким образом, вы следуете потребности самой человеческой природы, вы соответствуете ее существу и ходу ее становления. И вот что еще важно знать в отношении эвритмии: в нашем эфирном теле постоянно живет тенденция к эвритмизированию, она присуща эфирному телу как таковому. Эвритмия и есть не что иное, как передача в чувственно воспринимаемом движении того, к чему стремится эфирное тело; оно, собственно говоря, и выполняет эти движения, и мы сдерживаем его, переводя их на физический план. Если мы делаем эти движения посредством физического тела, то в эфирном теле они не получают выхода и оказывают обратное, оздоровляющее нас действие.