— Морды страшные такие, — уточнил я.

— Ну да, то есть морда-то, конечно, страшненькая, но французские бульдоги совсем не агрессивны. И что особенно трогает — они вздыхают и кашляют, как люди. Моя Джесси, она вообще-то молоденькая, полтора года, так вообще, как ребенок еще, особенно когда простужается...

“Вот и проекция”, — мгновенно констатировал я про себя, отметив, что Инна совершенно непосредственно перенесла на описание собаки свое внутреннее представление о себе самой: о ребенке, который болеет...

Недели через две после нашей первой встречи Инна неожиданно сказала:

— А папа знает вас. Он вам передает привет, — и, предупреждая мой вопрос, пояснила: — Папа, оказывается, учился у вас. Двадцать лет тому назад. Когда был еще на первом курсе.

То, что мир тесен, я уяснил уже давно. Но он тесен до такой степени, что каждый раз этому поражаешься, сталкиваясь лицом к лицу с высокой плотностью населения. К этому невозможно привыкнуть.

Инна между тем, внимательно разглядывая мое, по-видимому, изменившееся выражение лица — она как раз в этот момент повернула ко мне голову, выглядывая из-за спинки психоаналитического кресла, — продолжала:

— И, кстати, он хочет поговорить с вами. Обо мне. Пусть позвонит?

— Конечно, — этим коротким и определенным словом я поставил многоточие на теме отношений с папой и плавно перешел к другой родительской стороне.

— А маме не хотелось бы со мной встретиться?

По-видимому, мой вопрос пришелся в самое больное место, потому что после довольно продолжительной паузы Инна ответила бесцветным голосом:

— Я же говорила. У мамы куча своих проблем. Она со своим мужем никак не разберется. И ей не до меня.

Вот так ситуация. Папа готов беседовать о своей дочке из далеких Соединенных Штатов, оплачивая весьма недешевое время телефонных переговоров. А мама, зная, что дочь уже полмесяца, трижды в неделю ходит к психологу, не то что ни разу не пришла с дочерью, но даже и не позвонила.