Я говорю с тем напряженно-серьезным видом, с которым произносил подобные слова Карл Роджерс, учивший нас на своем знаменитом московском семинаре 1986 г.: идите на шаг позади клиента. Помните: не вам надо его понимать. Вам надо, чтобы он сам понимал себя.

— Я хотела сказать, — с готовностью повторяет Инна, — я не знаю, что для меня лучше — сойти с ума или подчиниться вам и жить среди сумасшедших в этом сумасшедшем мире, но оставаться нормальной. Я не знаю, что для меня страшнее.

Ах, как здорово, как чудесно, что она заговорила! Каждое ее слово, каждое высказывание, каждый жест привязывали ее ко мне невидимыми прочными нитями психотерапевтической связи, когда возникают те специфические отношения между психотерапевтом и клиентом, в которых человек изживает свои страдания.

— Зато, по крайней мере, вы знаете теперь, что у вас есть выбор.

Я вел свою партию так же трепетно и безошибочно, как, вероятно, ведет ее первая скрипка, когда ее соло слышится в увертюре к сложной и могучей симфонии.

Инна опять замолчала. Но это было уже другое, не тягостное молчание. Она обдумывала мои слова. Она понимала, о каком выборе я говорил. Она раздумывала над тем, как ей поступить. Если она принимала мою мысль о том, что у нее есть выбор, она принимала на себя ответственность за свой выбор. Отказываясь принимать саму возможность выбора, она вновь скатывалась на позицию жертвы и, следовательно, в зыбкие топи житейских болот. В ней происходила борьба. Она прикрыла глаза. Кончики ее пальцев мелко дрожали. Дрожали ресницы. Нет, ей не хотелось добровольно смириться с ролью жертвы. Ведь быть жертвой означало не просто терпеть страдание. Быть жертвой означало теперь бессмысленное страдание, пытку.

Я решил помочь ей в эту минуту и, как бы вспомнив то, что забыл или не успел произнести раньше, сказал:

— Кстати, Инна (имя, звучание имени очень важно! Имя придает человеку ощущение своей уникальности, персонализирует его), для этого вовсе не надо мне подчиняться.