С точки зрения традиционной психологии следовало бы ожидать, что дети начнут с правильного употребления некоторых регулярных форм — типа walked и helped и т. п. и затем расширят (или чрезмерно расширят) данное правило, перенося его на неправильные глаголы. В дей­ствительности все обстоит гораздо интереснее. Во всех случаях, которые были исследованы (это были дети из семей, где говорят на правильном английском языке, и, как правило, первые дети), первыми употребляемыми формами прошедшего времени были правильные формы «сильных» глаголов — came, broke, went и т. д. Очевид­но, эти формы прошедшего времени неправильных глаго­лов, которые являются наиболее частотными формами прошедшего времени в речи взрослых, заучиваются как отдельные словарные единицы в очень раннем возрасте.

Затем, как только ребенок знакомится с одной или двумя регулярными формами прошедшего времени — на­пример, walked и helped, — он немедленно заменяет нормативные формы прошедшего времени неправильных глаголов ненормативными, образованными в результате сверхгенерализации правильных форм. Дети часто гово­рят it came off, it broke и he did it до того, как начинают говорить it corned off, it breaked и he doed it. Даже не­смотря на то, что нормативные формы могут использо­ваться в речи в течение нескольких месяцев, они вытес­няются из речи ребенка в результате сверхгенерализации правильных форм и могут не возвращаться годами. Это лишь один из примеров широко распространенного явле­ния, отмеченного исследователями детской речи на мате­риале многих языков (см. Slobin, 1966).

Этот феномен кажется довольно загадочным с точки зрения некоторых подходов к психологии обучения. Уже произошло овладение нормативными формами непра­вильных глаголов, они использовались в практике, по-ви­димому, подкреплялись. И вдруг ребенок начинает гово­рить слова типа «goed» — и это не может быть имита­цией, поскольку он никогда не мог слышать подобных форм от своих родителей и употребление таких форм, конечно, не могло подкрепляться родителями. И тем не менее эти сверхгенерализации имеют место и часто сохраняются годами. Я подчеркиваю, что здесь идет речь о первых детях из интеллигентных семей, где ребе­нок никак не может слышать эти неправильные сверх­генерализации.

Здесь принципиально важно то, что сильные глаголы, несмотря на свою высокую частотность, не изменяются по регулярному образцу, а дети, очевидно, чрезвычайно чувствительны ко всяким проявлениям регулярности. Как только они замечают какую-нибудь модель изменения, они стараются применять эту модель в как можно большем числе случаев, производя регулярные по форме слова, несмотря на то что никогда не слышали их раньше. Остается только поражаться сильному стремле­нию ребенка к обобщению, поиску аналогий и законо­мерностей — иначе говоря, стремлению обнаружить и создать упорядоченность в своем языке.