Причина того, что о восприятии речи мы знаем не­сколько больше, чем о порождении, заключается в том, что в исследованиях восприятия экспериментатор может в какой-то степени имитировать «реальную жизненную» ситуацию, в которой слушающему могут встретиться те высказывания, что он должен интерпретировать в экспе­рименте. Именно из-за того, что есть возможность вы­брать предлагаемые испытуемым предложения, были достигнуты значительные успехи в исследовании факто­ров, влияющих на восприятие речи. Напротив, в случае порождения речи перед нами встает гораздо менее раз­решимая проблема, как говорящий сам выбирает семан­тическое содержание, которое он хочет передать, и по­верхностную форму выражения этого содержания.

Если проанализировать различные попытки создать модель порождения речи, станет ясно, что вопрос о вы­боре, осуществляемом говорящим, чрезвычайно труден для разрешения в рамках порождающей грамматики. Это объясняется тем, что в основе грамматики должна лежать система формальных правил, которые можно за­ложить в компьютер, работающий по случайному прин­ципу, и в таком случае он сможет породить все предло­жения на данном языке. Но и трансформационная грамматика Хомского, и модель поверхностной струк­туры Ингве сталкиваются с проблемой объяснения не­случайного выбора говорящим конкретного предложе­ния. Этот факт важно иметь в виду при оценке этих двух разных систем грамматических правил с точки зрения требований, предъявляемых к модели порожде­ния речи.

Чтобы четко определить эти требования, нам при­дется снова вернуться к различию между языковой спо­собностью и языковой активностью. Согласно более слабому определению языковой способности, любая си­стема грамматических правил должна удовлетворять следующему критерию—порождать все допустимые предложения и не допускать порождения грамматически неправильных предложений. Если же принять более сильное определение, что эти правила отражают реаль­ные психологические операции, тогда придется объяс­нить, как говорящий выбирает одно конкретное предло­жение из всего множества допустимых предложений, даже если выбор именно этого предложения может объясняться нелингвистическими мотивационными фак­торами. Если ограничиться хотя бы тем, как говорящий осуществляет свой выбор, требование к модели будет иметь двг аспекта: как говорящий выбирает содержание того, «что он хочет сказать», и как он выбирает соответ­ствующую форму для передачи этого содержания.

Если начать с теории Хомского, то она была пред­назначена исключительно для выработки системы фор­мальных правил, которые порождали бы только пра­вильные предложения, почему и были разработаны трансформационные правила. Хомский продемонстриро­вал, что система, ограниченная правилами структуры непосредственно составляющих, в которой отдельные символы переписываются независимо, дает чрезвычайно громоздкие и мало о чем говорящие констатации струк­турных отношений, которые должны учитываться при порождении предложения. Трансформационные правила, применяемые ко всей структуре последовательности элементов, дают возможность выразить взаимозависи­мость связей, управляющую порождением отдельных ча­стей предложения. Таким образом удается сформулиро­вать многие необходимые грамматические правила, на­пример согласование в числе и роде, выбор правильного местоимения, выбор переходного или непереходного гла­гола в зависимости от контекста, правильный порядок слов в вопросительных и пассивных предложениях, если ограничиться лишь несколькими из бесчисленных при­меров. При отсутствии подобных правил грамматика не­избежно порождала бы множество неправильных цепо­чек слов.