Порождаемая подобной ситуацией общая интеллектуальная атмосфера отличается полнейшим цинизмом в отношении правды. Исчезает независимый исследовательский дух и вера в силу рациональных убеждений. Различия во взглядах в любой области знаний превращаются в политический вопрос, решаемый властями.

Но, может быть, всего тревожней то, что презрение к интеллектуальной свободе появляется не только с установлением тоталитарного строя. Его можно встретить повсюду среди интеллектуалов, перешедших в коллективистскую веру. Оно провозглашается интеллектуальными лидерами даже в странах, где еще сохраняется либеральный строй. Такой взгляд на вещи практически ничем не отличается от взглядов, приведших нацистов и большевиков к преследованию ученых, систематическому покорению интеллигенции.

Воспитателю полезно каждую минуту своей деятельности удерживать в памяти цитируемые автором слова Франклина: «Те, кто отказываются от свободы в главном ради временной безопасности, не заслуживают ни безопасности, ни свободы». Они заслуживают деспота, тирана, диктатора. «Люди холопского звания — сущие псы иногда: чем тяжелей наказания, тем им милей господа» (Н. Некрасов).

Сознательное принижения всякой деятельности, сопряженной с экономическим риском, и моральное осуждение высоких доходов, оправдывающих принимаемый риск, опасно деформируют человеческие ценности. Трудно ожидать, что многие предпочтут свободу обеспеченности там, где исполнение обязанностей похвальнее, чем выбор собственного пути. Там, где все занятия, не дающие гарантированной государственной зарплаты, считаются второсортными.

То, что жизнь и здоровье, добродетель и красоту, честь и совесть можно сохранить, зачастую лишь жертвуя материальным благополучием, — факт столь же непреложный, как и то, что все мы порой оказываемся не готовыми пойти на такую жертву.

Возьмем только один пример: мы могли бы, без сомнения, свести к нулю число автомобильных катастроф ценой каких-то материальных лишений, например полного отказа от автомобилей. И так во всем: мы постоянно рискуем и жизнью, и здоровьем, и духовными достоинствами — своими и наших близких, — чтобы поддерживать то, что мы презрительно называем материальным комфортом. Иначе и быть не может, поскольку наши средства не безграничны и мы должны выбирать, на достижение каких целей их направить. И мы бы стремились к одним только высшим ценностям, если бы у нас не было этой возможности выбора.