Если тоталитарная «Империя предполагает уверенность в бесконечной податливости человеческой природы и отрицание человеческой природы» (А. Камю), то антиимперское воспитание снимает это внутреннее противоречие благодаря благоговейному отношению к законам человеческой природы и поэтому не ломает ее, а укрепляет ее внутренние силы, культивируя лучшее в ней и нейтрализуя опасное.

Человек свободный — это человек рефлектирующий, и без сугубого внимания к обучению рефлективным методам и без тренировки в различных видах рефлексии не может быть никакого благотворного воспитания вообще. Вне рефлексии человек остается недочеловеком, интеллектуально, духовно обездоленным.

Либо на плечи человека ложится и выбор, и риск, либо его освобождают и от того, и от другого». Либо бремя свободы, бремя сильных, либо тоталитарная казарма, рай для «слабосильных, порочных, бунтующих». Либо воспитание для свободы, либо воспитание для рабства, и третьего не дано природой мира, природой человеческой души, в которой есть и лучшие и худшие качества. Рабство опирается на худшие.

Присмотримся к механизмам и проявлениям этого порабощения душ.

II

Всю историю русского терроризма можно свести к борьбе горстки интеллектуалов против самодержавия на глазах безмолвствующего народа. Их нелегкая победа в конечном счете обернулась поражением.

В 20-е гг. XIX в. у первых русских революционеров-декабристов понятия о добродетели еще существовали. Более того, их отношение к добродетели было сознательным. «Наши отцы были сибаритами, — писал один из них, Петр Вяземский, — а мы — последователи Катона». К этому прибавлялось всего одно убеждение, дожившее до Бакунина и эсеров девятьсот пятого года, — убеждение в очистительной силе страдания.

Декабристы, эти аристократы-идеалисты, решили пожертвовать собой ради освобождения народа. «Да, мы умрем, — говорил один из них накануне восстания, — но это будет прекрасная смерть».

В декабре 1825 г. каре мятежников, собравшихся на Сенатской площади в Санкт-Петербурге, было рассеяно ружейной стрельбой. Уцелевших отправили в Сибирь, повесив перед тем пятерых руководителей восстания, причем так неумело, что казнь пришлось повторять дважды. Эти жертвы, казалось бы, напрасные, были с восторгом и ужасом восприняты всей революционной Россией. Пусть после их казни ничего не изменилось, но сами они стали примером для других. Их гибель знаменовала начало революционной эры.