9. Бессознательное

Сейчас я нарушу все каноны академичности и не только изложу гипотезу, но и объясню, как она у меня родилась, как осознавалась и формулировалась. Сделаю я это для того, чтобы проиллюстрировать сформулированную выше мысль о том, что работа с символическими содержаниями должна основываться или на знании традиции, передаваемой из поколения в поколение, или на проживании в собственном опыте искомых значений, но не исключительно на мыслительных реконструкциях.

Итак, наше бессознательное само пытается вступить во взаимодействие с нами, используя в этих целях наши сновидения или фантазии[161]. Проблема заключается в том, что содержания, которые предстают перед нами, часто представлены в символической форме. Иначе говоря, нуждаются в интерпретации. Как же их интерпретировать? Правильным ли будет использование всякого рода сборников универсальных значений символов?

Дело в том, что тот символический язык, на котором к нам обращается наше бессознательное, наряду с общечеловеческими символами, содержит и индивидуальные, задаваемые исключительно нашей личностной историей. И если мы попытаемся именно их интерпретировать с использованием популярной символики (“собака” – друг, “кошка” – враг и т.п.), то можем получить совершенно неверный результат.

Как же следует поступить? На этот вопрос полезно попытаться ответить, потому что это может помочь в понимании эпистемологических приемов, лежавших в основе реликтового мировосприятия.

Прежде всего, необходимы терпимость и непредвзятость в отношении собственных символических содержаний. Лучше всего все критические интенции нашего ума на время оставить в стороне, потому что именно наша критичность была одной из причин того, почему некоторые содержания оказались в бессознательном. И если сейчас мы к ним будем подходить с той же меркой, мы ничего не добьемся, продолжая оставаться в том мире, в котором действует наше бодрствующее “Я”. Итак, на время отключаем функцию критичности рассмотрения.