— И все же самое важное — отъезд. Родители остались на другом берегу, тревожное ощущение неизвестности...

Голоса аукаются, сплетаются, расходятся... Пунктиром намечаются темы: детско-родительские отношения, роли и отношения «мужчина—женщина» и, конечно, близкое прощание с детством, с родительским домом.

Даже внезапное воспоминание об эпизоде убийства скользит по краю сознания, звучит диссонансом. И группа его не принимает, настойчиво возвращается к своему — мирному, домашнему, такому важному сегодня.

Другая жизнь

А вот свежий материал . Это шерринг после аналогичной разминки. Но место действия другое — Москва. И время другое — ноябрь 2002 года. И другие темы важны.

— Особенно запомнилась ситуация «убить», когда я была пассивной стороной. Я заранее почувствовала себя жертвой. И лицо стало какое-то обреченное. И двигалась по-другому. Одно слово — жертва...

— Да, дикое ощущение. Понимаете, я в этой ситуации думал только об одном: смогу я достойно умереть или нет, прикидывал, как это лучше сделать... Идиотизм какой-то: не как спастись, а как умереть достойно.

— Я смотрел нападающему в глаза и торопил: ну скорей, скорей, сколько можно ждать и мучиться. Уж лучше сразу.

— В сцене убийства у меня весь организм сопротивлялся: не хочу убивать. Ступор. Не могу... Ведь напротив — еще живой человек.

— Да, ситуация (тяжелый вздох, а затем — радостно). А мне убивать не пришлось: партнер упал, умер от страха раньше, чем я его ударил!

— Ребята, со мной происходили какие-то ужасные вещи. Тошнота в сцене убийства... Аж внутри все сопротивлялось. Нет, не так было. Первого — убиваю легко. Вот на втором, когда дошло, что я убила, стало тошно, гадко, отвращение. А с третьим — как по маслу, и внутри такое довольство собой...

Как видим, травматическая социокультурная ситуация (только что вся страна отлипла от телевизоров с ужасающими кадрами хроники теракта на Дубровке!) набросила свою тень: центральной для группы стала тема «убить и быть убитым», насквозь пронизанная страхом смерти.