Робин. Совершенно верно. Здоровое огорчение, позволившее бы ему шаг за шагом отделиться, вместо этого кончается "спасательными" действиями матери. И ребенок учится соответствующему поведению—так же автоматческн. как за собачьи галеты собака приучается по команде сидеть. Он корчит несчастную рожицу при малейшем затруднении—задолго до настоящею огорчения. А мать всегда тут как тут, чтобы снять стресс, который бы ему самому необходимо научиться одолевать. Дальше больше, модель поведения закрепляется у ребенка, превращается в стойкую привычку, от которой все труднее избавиться.

Джон. Это что-то о вроде симуляции?

Робин. Нет, совсем нет. Тогда бы ребенок знал, что делает.

Джон. Я имею в виду неосознанную симуляцию.

Робин. Ребенок абсолютно не ведает, что творит. Он обучается этой модели поведения в самом раннем возрасте, поэтому, становясь старше, думает что иначе не бывает. Он думает о чем-то: "Не могу вынести". Так оно и есть, он не способен вообразить, что с "невыносимым" возможно обойтись каким-то иным спосо-бом. Ведь его не научили никакому иному способу. Мне кажется, "симуляция" тут совершенно неподходящее слово.

Джон. Ну, давайте скажем так: он посылает сигнал: "Помогите, мне очень плохо!" — хотя на самом деле до этого далеко.

Робин. Именно. Он посылает всевозможные сигналы о несчастье, огорчении, хотя никогда не получает возможности испытать настоящее огорчение.

Джон. Но испытывает что-то неприятное.

Робин. Верно, впрочем, уворачиваясь от огорчения, испытывает совершенно другое. Джон. Депрессию?

Робин. Ole!

Джон. Или что-то, что Вы называете "депрессией", о кладезь премудрости!

Робин Хорошо, давайте сравним эти две разновидности неприятного опыта Вспомните, когда Вы горюете, Вы пережи-ваете много и глубоко. Вы не ощущаете отторгнутости от мира — наоборот, остро, до боли, соприкасаетесь со всем вокруг! Вы неизбежно живете чувством, хотя оно жжет.