Джон. Вы, кажется, партийную конференцию описываете? Все они там сидят, тоску друг на друга наводят. Вдруг встает один, самый запальчивый и говорит: «Те, другие сборище невиданных подлецов, левее или правее не рождалось в нашей великой стране. Если они придут к власти, или у власти останутся—это кончится катастрофой. Поэтому мы должны власть взять —или не отдавать; но битва предстоит страшная, чудовищная, нам некогда отдыхать, развлекаться, мы должны воевать и бороться, бороться и воевать, в общем, драться". Оратор сел – а в зале-то оживление, будто чаю с булочками напились, все глядят веселей. Просто сияют довольством, излучают доброжелательность. Но призови их оратор позабыть распри и всем вместе хорошо провести время, его бы точно линчевали на месте. Почему же громкие призивы воевать, воевать и опять воевать обычно всех расслабляют и настраивают миролюбиво?

Робин. Тот же механизм в действии: раздражение, разрушительные—"плохие" эмоции отделяются от умиротворения, добро-душия и направляются исключительно на партию соперников, что очищает "хорошие" эмоции и придает им силы. Конечно, вызванный таким фокусом "свет добра" недолговечен, ведь это обман зрения, и через какое-то время недостатки "своих" уже лезут в глаза. Но вы ненадолго получаете "отсрочку" от пристального взгляда на реальность, а она такова: каждый—включая вас—и плох, и хорош. Тут требуется взгляд на вещи взрослее, трезвее, он остудит вас, даже немного подавит. И поэтому вам легче, если можно ненавидеть врага. Люди, пережившие вторую мировую войну, вспоминают "повальную" отзывчивость, "массовую" сердечность и удивляются, куда все делось в мирное время.

Джон. Я слышал, тогда снизился обычный процент тяжелых душевных заболеваний.

Робин. Да, сведения есть. Надо сказать, что этот параноидный механизм часто включается в общественных масштабах в периоды депрессии. Помните, к примеру, промышленную забастовку в Гранвике в 1977 году?