Более яркий пример того же рода описан А. С. Макаренко в “Педагогической поэме”. Вы, наверное, помните, как он однажды поручил одному из воспитанников (в недавнем прошлом вору с хорошим стажем) довезти крупную сумму общественных денег. А. С. Макаренко, конечно, понимал, что это очень рискованный шаг: предоставленный самому себе, подросток мог в любой момент скрыться вместе с деньгами. И тем не менее, он пошел на этот риск.

Порученная миссия глубоко потрясла подростка. Он вдруг почувствовал себя другим человеком—человеком, которому можно доверять, на которого можно положиться. Он не только с честью справился с заданием, но и очень скоро стал одним из самых близких помощников А. С. Макаренко в организации жизни колонии и воспитании других ребят.

Для. иллюстрации второго факта—влияния социальной роли на соподчинение мотивов — воспользуюсь примерами из В. Джемса.

“...Частное лицо,—пишет он,—может без зазрения совести покинуть город,  зараженный холерой, но священник или доктор нашли бы такой поступок несовместимым  их понятием о чести. Честь солдата побуждает его сражаться и умирать при таких обстоятельствах, когда другой человек имеет полное право скрыться в безопасное место или бежать не налагая на свое социальное Я позорного пятна” [34, с. 63].

Здесь в обоих случаях мы сталкиваемся с установлением иерархии мотивов: мотив самосохранения уступает место социально значимому мотиву (помощь больным, защита соотечественников), причем такая иерархия диктуется ролью и становится действительной, неотъемлемой характеристикой личности.

Наконец, яркую иллюстрацию третьего факта — широкого влияния роли на всю “идеологию” личности— мы находим у Л. Н. Толстого в его повести “Детство. Отрочество. Юность”.

Описывая себя в возрасте 16—17 лет, автор вспоминает, что главным для него было в то время ощущение принадлежности к своему -социальному кругу. Выражалась эта принадлежность одним словом comme il faut *. С помощью этого понятия, по словам автора, он делил весь род человеческий на две неравные части: .на людей comme il faut и на comme il ne faut pas**. Первых он уважал и считал себе равными. Вторых он презирал и ненавидел, “питая к ним какое-то -оскорбленное чувство личности” [112, т. I, с. 285].

Какие же признаки отличали comme il faut? Во-первых, отличное владение французским  языком, во-вторых, ногти, длинные и очищенные, в-третьих, умение кланяться, танцевать и разговаривать, наконец, равнодушие ко всему и “постоянное выражение некоторой изящной презрительной скуки”. Примечательно, что точно те же свойства мы находим у молодого Онегина, когда он “наконец, увидел свет”: