Я больше актуализирую себя также, задавая людям вопросы о наших с ними отношениях, а не молчу, чтобы не ранить своих чувств. Я говорю о том, что думаю и чувствую, не прикрываясь фразами, которые "принято" говорить, даже если это неправда. Я обнаружила, что такое поведение не оказывает непоправимого воздействия на мои отношения с другими; на самом деле оно даже укрепляет эти отношения, делает их более глубокими и значимыми.

Я знаю, что живу далеко еще не полноценной жизнью. Но когда я вижу пройденный мною путь, это вдохновляет меня все ответственнее относиться к тому, как я живу. Я становлюсь актуализатором.

Пример 5. Священник, 36 лет.

Я манипулятор.

Чтобы признаться в этом, я призвал всю свою честность. Обычно исповедь — дело прихожанина, а не пастыря. Чтобы признать слабость, сомнения, заблуждения, а более всего нравственные ошибки, нужно снять нимб, которым по недоразумению увенчана голова священнослужителя.

Поэтому, хотя это совершенно мне не свойственно, я признаю, что я не более чем человеческое существо. И будучи человеком, я страдаю от одной из вечных человеческих — проблемы манипуляции. Мои отношения с другими людьми зачастую отмечены ложью, неосознанностью, контролем и цинизмом. Это происходит не всегда намеренно и, разумеется, не по хитроумному расчету; в большинстве случаев я манипулирую другими бессознательно.

Манипуляции так естественны. Слово "совершенство", хотя оно и не произносилось, было лейтмотивом обращения ко мне как священников, так и мирян. Я был горд собой, полагая, что сломал церковные стереотипы: одевался не так, как обычно одевались священники, ездил не на таких машинах, как они, встречался не с такими девушками, как они, и женился не на такой, на каких женятся они (знаете, такие типичные жены проповедников). Оказалось, однако, что от главного стереотипа я так и не освободился. Я все еще пытаюсь играть роль нравственного авторитета и Судьи.

У меня это неплохо получалось, по крайней мере я так считал. Работа, которую я выполнял в приходах, неизменно положительно оценивалась "вышестоящими инстанциями", да и прихожане были мной весьма довольны. Но в успехе этом я терял самого себя. Лишь последние два-три года до меня стало доходить, что одиночество, тревога, пустота и отчаяние, которые я видел в других, были отражением моих собственных переживаний. Осознание этого приходило ко мне постепенно и доставило много страданий. Тому, кого считают духовно совершенным примером и наставником, нелегко расстаться с этой приятной иллюзией. Моя ревностная и неукротимая преданность пастырской миссии позволяла мне не замечать мою вопиющую зависимость от других.