Да, я не упомянул еще одну деталь — наверное, потому, что посчитал ее и так подразумеваемой. Она такова: в период своего довольно длительного и плотного «сращивания» с самоучителем японского языка товарищ мой решил, не упуская времени, заодно приобщиться к японской культуре — через литературу. Он стал почитывать в русском переводе произведения известнейших японских писателей: Кобо Абэ, Сунари Кавабаты, Кэндзабуро Оэ, Сетаро Ясуоки — и через них вникать в тонкости японской психологии, национального характера, искусства интуиции, намеков и недомолвок в общении, японской деликатности и утонченного восприятия человека и природы. И это также способствовало усилению его интереса к японцам, а значит, и к их языку. А поскольку в тех русских переводах встречались некоторые типичные японские слова и понятия, то мой товарищ за эти несколько месяцев накопил некоторый стартовый запас японских слов и мог уже, например, отличить «харакири» (способ самоубийства) от «хикари» (стрела, луч света), «вагаси» (кондитерские изделия) от «варибаси» (палочки для еды), а «икебану» (искусство составления композиций из цветов) от «экибэна» (дорожный завтрак в стерильной упаковке, продаваемый на всех вокзалах Японии). Вот так комплексно он и решил проблему подходов к самому восточному языку на свете.

Эту небольшую историю я рассказал лишь для того, чтобы на реальном примере (хотя, конечно, и не типичном) показать важнейшее условие любого обучения — и языкового в том числе, — к которому мы не очень расположены. Этим условием является не что иное, как необходимость изменить свое отношение к якобы трудному и потому недолюбливаемому предмету обучения на глубинном, может быть, даже подсознательном уровне. А это достигается не путем гипноза (хотя не стоит и его полностью отвергать) или какого-либо другого постороннего воздействия, а путем давно известным и самым эффективным: надо неприятный для нас объект сделать для начала нейтральным, безразличным; безразличный постепенно перевести в разряд привычного, а привычное и само незаметно станет приятным и, следовательно, наиболее для нас значимым, полезным и — легким. Ведь известно: “What we do willingly is easy” («To, что мы делаем охотно, кажется легким»). Процесс этот, конечно, не очень быстрый, но зато очень надежный — не подведет.