В случае ложного самоотождествления личность господствует над сущностью, постепенно оформляет жизнь человека в соответствии с законами и нормами интерперсонального и персонализирующего общения, использует сущность как источник энергии в целях собственного развития. Однако, чем успешнее такое развитие, чем дальше уходит «эмпирическая» личность в этом развитии от универсальной аутентичности своего детства, тем сокрушительнее ее финал.

Л.Н.Толстой в повести «Смерть Ивана Ильича» описал такой глубочайший экзистенциальный кризис «эмпирической» личности, связанный с мучительным для личности осознанием той драмы, которую уже цитировавшийся анонимный автор [182] назвал «нашей тайной психической смертью в детстве»: «<Иван Ильич Головин, будучи смертельно болен,› стал перебирать в воображении лучшие минуты своей приятной жизни. Но — странное дело — все эти лучшие минуты приятной жизни казались теперь не тем, чем казались они тогда. Все — кроме первых воспоминаний детства.

И чем дальше от детства, чем ближе к настоящему, тем ничтожнее и сомнительнее были радости. ...И эта мертвая служба, и эти заботы о деньгах, и так год, и два, и десять, и двадцать — и все то же. И что дальше, то мертвее. Точно равномерно я шел под гору, воображая, что иду на гору. Так и было. В общественном мнении я шел на гору, и ровно настолько из-под меня уходила жизнь...

...Ужаснее его физических страданий были его нравственные страдания, и в этом было его главное мучение.

Нравственные страдания его состояли в том, что... ему вдруг пришло в голову: а что, как и в самом деле вся моя жизнь, сознательная жизнь, была "не то".

Ему пришло в голову, что то, что ему представлялось прежде совершенной невозможностью, то, что он прожил свою жизнь не так, как должно было, что это могло быть правда. ...И его служба, и его устройства жизни, и его семья, и эти интересы общества и службы — все это могло быть не то.

...Все это было не то, все это был ужасный огромный обман, закрывающий и жизнь и смерть» [161, с. 89, 93].