Именно последние (сами в большой мере являющиеся усвоенными программами общества) в конечном счете определяют борьбу человека за определенные ценности, в ходе которой рождаются его эмоции как одно из средств успешной ориентировки в этой борьбе.

Всего этого не учитывает психологический гедонизм, объявивший эмоцию единственным двигателем человеческого поведения, фактически подставивший ее на место объективных ценностей, которые она “пеленгует”.

Но поступить таким образом значит не только не решить проблему ценности эмоций, в какой-то мере уже открытую немудрствующей житейской наблюдательностью, но, наоборот, скорее “закрыть” ее, слепив разные психологические факты в один ком.

Следует обратить внимание на тот факт, что психологический гедонизм отнюдь не преодоленная у нас теория. Чтобы оказаться гедонистом, вовсе не обязательно провозглашать бегство от страдания к наслаждению главным принципом поведения. Вполне достаточно, например, эклектически сочетать бесспорное положение о том, что потребности являются источниками нашей активности, с признанием их не чем иным, как особыми эмоциональными состояниями. Ведь отсюда логически следует, что эмоции признаются основным регулятором человеческой активности, а признание их основным регулятором, как справедливо заметил еще С. Л. Рубинштейн, “в конечном счете неизбежно оказывается более или менее утонченной формой старой гедонистической теории, согласно которой высший закон, определяющий человеческое поведение, сводится к тому, что человек всегда стремится к удовольствию, к приятному и избегает неприятного”.

Преодоление гедонизма в объяснении поведения человека не состоит, однако, в том, чтобы идти по дороге, проложенной гедонистами, но в обратном, чем они, направлении, — то есть переквалифицировать эмоции из “только ценностей” в “только оценки”. Требуется не безоговорочное отрицание мотивационной роли наслаждения, но раскрытие действительной сферы его влияния и его внутренней сущности.

Гедонизм состоит не в том, что теоретически признается тяготение людей к определенным приятным для них переживаниям, а в том, что этому тяготению придается “всеобщее значение”.