Слушание сказок

Дети дошкольного возраста склонны одушевлять явления природы, наделять человеческими свойствами животных и растения. Поэтому они легко понимают и принимают язык сказок. Герои сказок просты и типичны: их характеристика исчерпывается двумя-тремя качествами (небывалая доброта, храбрость, находчивость). При этом герои сказки делают все то, что делают обыкновенные люди: едят, пьют, работают, женятся. Для разграничения добра и зла в сказке присутствуют отрицательные персонажи. Все это способствует лучшему восприятию сказки [68].

История создания сказки подчиняется закону больших чисел. Прежде чем быть записанной, над ней трудились миллионы людей, передавая из уст в уста, отбрасывая несущественное, оставляя главное. Это сделало сказку действительно сгустком человеческой мудрости и максимально увеличило ее пробивную, проходную идентификационную силу.

Сказка воздействует на чувства ребенка. Слушая сказку, ребенок неосознанно в своем воображении сливается (отождествляется, идентифицируется) с героями, если они ему симпатичны. (Слушает кассету «Три мушкетера» и ходит со шпагой по комнате.) Вместе с героями ребенок проявляет доброту и благородство, рискует собой ради других, совершает подвиги, становится смелым, верным, справедливым, предприимчивым. Сказки передают нравственные понятия и чувства ребенку не в виде голой морали или нудной проповеди, а в прозрачной, ясной по смыслу и одновременно захватывающей форме [87]. Идентификационные механизмы позволяют ребенку развиваться в направлении ожиданий общества [63]. («Сказка — ложь, да в ней намек — добрым молодцам урок».)

Сказки с их чудесами и волшебными превращениями наиболее близки детскому мироощущению. В отличие от мифов, где нередко гибнут главные герои, в сказке все заканчивается хорошо. Басни не столь подходят ребенку. Например, в басне Крылова «Стрекоза и муравей» стрекоза страдает потому, что наслаждается жизнью (?!), а муравей, с которым мы должны идентифицироваться, не проявляет к ближнему никакого сострадания [68]. Внутренняя работа (ребенка) начинается с сопереживания персонажу, а не с рациональных сентенций: кто прав, кто виноват. «Мысль изреченная есть ложь»