2. ИСПОЛНИТЕЛЬСКИЙ СТИЛЬ

Рассмотренные стилевые уровни присущи и музыкально-исполнительскому искусству, хотя понятно, что основу для формирования стиля исполнения того или иного автора создает прежде всего осознание его творческого стиля, стиля направления и эпохи, к которой он принадлежит. Именно с этой позиции — соответствия или несоответствия стилю композитора — подходят к проблеме исполнительского стиля выдающиеся советские исполнители и педагоги. Так, Г. Нейгауз в свойственном ему полушутливом тоне пишет по этому поводу: «По-моему, есть четыре вида „стиля исполнения". Первый — никакого стиля: Бах исполняется „с чувством" à la Chopin или Фильд, Бетховен — сухо и деловито à la Clementi; Брамс — порывисто и с эротизмом à la Скрябин или с листовским пафосом,

Скрябин — салонно à la Ребиков или Аренский, Моцарт à la старая дева и т. д., и т. д.

Второй—исполнение „морговое": исполнитель так стеснен „сводом законов" (часто воображаемых), так старательно „соблюдает стиль", так доктринерски уверен, что можно играть только так и никак не иначе, так старается показать, что автор „старый" (если это, не дай бог, Гайдн или Моцарт), что в конце концов бедный автор умирает на глазах у огорченного слушателя и ничего, кроме трупного запаха, от него не остается.

Третий вид, который прошу никак не смешивать с предыдущими, — исполнение музейное, на основе точнейшего и благоговейного знания, как исполнялись и звучали вещи в эпоху их возникновения, например, исполнение бранденбургского концерта с небольшим, времен Баха, оркестром и на клавесине со строгим соблюдением всех тогдашних правил исполнения (ансамбль Штросса, Ванда Ландовская с ее клавесином; для полноты впечатления было бы желательно, чтобы публика в зале сидела в костюмах эпохи: париках, жабо, коротких штанах, туфлях с пряжками и чтобы зал освещался не электричеством, а восковыми свечами).

Четвертый вид, наконец, — исполнение, озаренное „проникающими лучами" интуиции, вдохновения, исполнение „современное", живое, но насыщенное непоказной эрудицией, исполнение, дышащее любовью к автору, диктующей богатство и разнообразие технических приемов под лозунгом: „автор умер, но дело его живо!" или „автор умер, но музыка его жива!", если же автор жив, — под лозунгом: „и будет жить еще в далеком будущем".