Он получает поддержку от вещей. Мы не можем переделать эту сцену, потому что в реальности она была такова. Мы не можем дать ему больший “кусок”, чем он в состоянии “проглотить”. Все, что можно здесь сделать, это снизить уровень стыда, беспомощности, невозможности вырваться. Это пока тот шажок, который Митяй способен сделать.

Потом мы вводим протагониста в роль задержанного, а двух членов группы — в роли оперативников, которые ставят его на колени и начинают изображать побои. Все вещи продолжают оказывать ему поддержку. Он говорит: “Мне плохо. У меня очень много гнева. Но у меня больше гнева, чем беспомощности”.

Скажем так, в данном случае это более конструктивно, чем беспомощность. “У меня гнев на себя за то, что я допустил такую ситуацию, и на них и т.п.”.

“Хочешь ли ты сделать что-нибудь с этим гневом?” Митяй пытался, у него ничего не получилось. Получилось потом, в конце дня. И он просто говорит: “Я бы не хотел вернуться сюда вновь”. Он благодарит вещи и уходит. “Спасибо вам за поддержку, друзья”.

Ему предложили пойти в милицию на следующий же день. При следующей встрече он рассказал, что сходил в милицию и чувствовал себя там скорее весело, потому что разглядывал вещи и все время представлял себе, что эти вещи могли бы говорить. Ну и поскольку, как Митяй говорит, он вел себя нормально, “не шугался”, его приняли и никаких неприятностей не было. Оперативник соответствует архетипу Пожирающего Отца, по мнению психодрамо-ориентированных наркозависимых.

Это нельзя назвать полным терапевтическим переворотом, но уже тот самый маленький шажок. Ресурсы есть: беспомощность переведена в более адекватное чувство, при котором уже возможна и оценка собственного поведения.