Но представление, которое неизбежно возникает между словом и предметом как их общий след, начинает, в свою очередь, противопоставлять собственные требования характеристикам непосредственного опыта. Представление требует стабилизации и разграничения. Возникая в уме ребенка, оно противоречит его динамической интуиции ситуаций. В то время как все в мышлении ребенка было слиянием желания и объекта, автоматизмов и орудия, пространства и движения, представление различает, расчленяет, лишает движения. Будучи еще тесно спаянным со своим конкретным и словесным прототипом, представление инертно и не может изменяться в соответствии с разнообразием отношений. Оно делает непонятным для ребенка то, с чем он чаще всего сталкивается,— изменение. Присутствуя при становлении чего-то, ребенок охотно поступил бы так, как поступали элеаты, для которых представление о каждом последовательно занимаемом положении маскирует движение в целом, или как одержимые, у которых восприятие или представление опасного предмета вызывает потерю чувства места, времени и даже разделения субъекта и объекта (похороны неизвестного лица кажутся им затрагивающими их соб-ственную личность).

Эти люди соответственно верят, что опасность может быть устранена представлением оборонительного действия или заклинанием.

Синкретизм порождает сходные эффекты. Он представляет собой компромисс формирующегося представления и усложняющегося опыта. Для того чтобы точнее определить синкретизм, лучше всего сравнить его с основными особенностями мысли взрослого. Сначала об операциях анализа и синтеза. Ребенок не умеет разлагать целое на части и снова объединять части в целое. Он смешивает части и целое. Восприятие вещей или ситуаций остается глобальным, без различения деталей. Между тем нам часто кажется, что внимание ребенка устремлено на детали предметов. Иногда он замечает даже такие тонкие и неожиданные детали, которые ускользают от взрослых. Однако ребенок воспринимает эти детали как самостоятельный объект, а не как части целого, и именно поэтому он оказывается чувствительным к ним. Внимание же, обращенное к нерасчлененному целому, отвлекается от деталей, и они воспринимаются как нечто совершенно побочное. Восприятие ребенка, следовательно, может быть скорее определено как единичное, а не глобальное. Оно обращено на последовательные единства, независимые друг от друга или, вернее, не имеющие между собой ничего общего, кроме их последовательности. Однако порядок их следования, замеченный ребенком, может оставить в его апперцепции и памяти не только простой след, но и превратиться в более или менее аморфную структуру, которая подменяет для него структуру вещей.