1. Что эти садистские фантазии генерируются активно-садистским катексисом либидо клитора.

2. Что девочка отказывается от мастурбации на клиторе в связи с нарциссической травмой, обнаружив отсутствие пениса.

3. Что либидо, активно-садистское до этой поры, автоматически разворачивается вовнутрь и становится мазохистским. Все три предположения представляются мне в высшей степени спекулятивными. Известно, что человека может испугать его собственная враждебность и вследствие этого он предпочтет страдательную роль, но как катексис либидо органа может быть садистским и затем развернуться вовнутрь — остается загадкой. Дейч хотела «изучить генезис феминности», под которой она понимает «феминный, пассивно-мазохистский характер ментальности женщин». Она подтверждает, что мазохизм — основная составляющая женской ментальности. Нет сомнения, что часто это именно так в тех случаях, когда мы имеем дело с женщинами-невротиками, но гипотеза, утверждающая, что это психо-биологически неизбежно для всех женщин, неубедительна. Радо более осторожен. Во-первых, он не начинает с попытки раскрыть «генезис феминности», а указывает на желание найти объяснение некоторым клиническим наблюдениям невроза у женщин и далее представляет ценные данные о различных видах их защиты против своих мазохистских побуждений. Более того, он не принимает желание обладать пенисом за факт, а признает, что здесь могут возникать вопросы. Напомню, что я уже поднимала этот вопрос, а впоследствии это сделали Джонс и Лампль де Гро. Предложенные каждым из авторов решения никоим образом не совпадают. Джонс, Радо и я согласны в том, что маскулинные желания или фикция маскулинности — эта защита. Однако Джонс предполагает, что эта защита от опасности афанизиса, а Радо и я — от кровосмесительных желаний по отношению к отцу (СНОСКА: Я больше не придерживаюсь этого взгляда по причинам, которые будут изложены в следующий раз. Фактически я склонна согласиться с мнением Радо, хотя я пришла к такому заключению по другим причинам). Лампль де Гро считает, что стремление к маскулинности обязано своим возникновением ранним сексуальным желаниям по отношению к матери. Обсуждение наших разногласий вывело бы нас за рамки этой статьи. Поэтому, здесь я лишь скажу, что, по моему мнению, проблема еще не решена. Радо предлагает следующую схему развития девочки в мазо-хистском направлении после открытия пениса. Он согласен с Фрейдом, что это открытие — неизбежный нарциссический шок для девочки, но он думает, что последствия его зависят от различных эмоциональных условий. Если открытие происходит в период раннего сексуального расцвета, то оно вызывает у девочки, согласно Радо, в дополнение к нарциссическому шоку, особенно болезненные переживания, так как она делает вывод, что мужчины получают от мастурбации больше удовольствия, чем женщины. Это переживание, думает Радо, так болезненно, что навсегда отравляет девочке удовольствие от мастурбации. Прежде чем мы увидим, как Радо выводит генезис женского мазохизма из такой предполагаемой реакции девочки, необходимо обсудить, каким же образом осознание возможности большего удовольствия другого может отравить доступное наслаждение, рассматриваемое в этом случае как наслаждение низшего ранга. Как такое предположение соотносится с тем, что мы видим в обыденной жизни? Можно подумать, что мужчина, считающий недоступную ему Грету Гарбо красивее других женщин, в результате «открытия» превосходства ее очарования утратит все удовольствие от общения с доступными ему женщинами? Разве для того, кому нравятся горы, может испортить всю радость от них мысль о возможно еще более приятном морском курорте? Конечно, иногда такое случается, но только с людьми определенного типа — исключительно, патологически жадными. Принцип, применяемый Радо, никак нельзя назвать принципом наслаждения, скорее этот принцип жадности, и он, как таковой, хотя и ценен для объяснения некоторых невротических реакций, едва ли будет полезен при работе с нормальными детьми или взрослыми, так как, физически, противоречит принципу наслаждения. Принцип наслаждения подразумевает, что человек стремится извлечь удовольствие из любой ситуации, даже когда для этого нет не только максимальных возможностей, даже когда возможности мизерны. За нормальное протекание такой реакции отвечают два фактора: 1) высокая адаптивность и гибкость нашего стремления к удовольствию, отмеченные Фрейдом как характеристика здорового человека в отличие от невротика и 2) автоматически реализуемый процесс сверки наших необузданных желаний с реальностью, в результате которого мы осознаем или бессознательно принимаем, что для нас доступно, а что нет. Допустим, что процесс сверки с реальностью замедлен у детей по сравнению со взрослыми, но мы видим, что девочка, любящая свою тряпичную куклу, хотя и может горячо возжелать пышно разодетую принцессу с витрины, тем не менее будет весело играть со своей, если увидит, что ту красавицу ей никак не заполучить. Давайте, однако, примем на минуту предположение Радо, что девочка, до сих пор находившая удовлетворявший ее выход для своей сексуальности, с открытием пениса теряет удовольствие от мастурбации. Как это толкнет ее развитие к мазохизму? Радо рассуждает так: чрезвычайная ментальная боль, причиненная открытием пениса, возбуждает девочку сексуально и это доставляет ей удовольствие взамен утраченного. Лишенная естественных средств, она с этого времени имеет единственный путь извлечения удовольствия — через страдание. Ее сексуальные стремления становятся и остаются мазохистскими. Она может впоследствии, находя цель своих стремлений опасной, выстраивать различные защиты, но сами сексуальные стремления определенно и перманентно возвращаются в мазохистское русло. Напрашивается один вопрос. Допустим, что девочка на самом деле жестоко страдает от представления о недостижимости грандиозного источника наслаждения. Но почему это должно возбуждать ее сексуально? Раз автор строит концепцию длящейся на протяжении всей жизни мазохистской установки на этой предполагаемой реакции, мы вправе ожидать доказательств ее существования. Но так как мы пока не получили таких доказательств, попробуем сами проанализировать аналогичные ситуации, которые могли бы придать этому предположению Радо правдоподобие. Подходящим примером, в котором бы выполнялись все условия случайности открытия девочки, может стать внезапное исчезновение возможности обычной сексуальной разрядки вследствие какого-то трагического происшествия. Возьмем, например, случай мужчины, ведущего нормальную половую жизнь и вдруг попавшего в тюрьму под такой жестокий надзор, что все способы полового удовлетворения закрыты. Станет он мазохистом? Будут ли его возбуждать побои и издевательства, которые он видит, воображает или испытывает сам? Будет ли он фантазировать о том, как его преследуют и причиняют страдания? Нет сомнения, что бывает и такая, мазохистская, реакция. Но также нет сомнения, что это только одна из возможных реакций, и она наступит только у человека, имевшего мазохистские тенденции и прежде. Другие примеры приведут к тому же заключению. Женщина, брошенная мужем, лишенная источника непосредственного сексуального удовлетворения и не ожидающая ничего в перспективе, может реагировать мазохистски, но чем больше в ней здоровой уравновешенности, тем легче она перенесет временное лишение и найдет удовольствие в друзьях, детях, работе или других радостях жизни. Женщина отреагирует на такую ситуацию мазохистски, только если у нее и раньше обнаруживалась склонность к мазохистскому поведению. Я осмелюсь предположить, что автор считает свое (достаточно спорное) предположение о реакции девочки самоочевидным из-за переоценки устойчивости и силы сексуальной потребности. Он словно приписывает этой потребности такую же нетерпеливую жадность, какая, как предполагается, присуща стремлению к наслаждению вообще; а говоря точнее, автор уверен, что если у человека перекрывают выход сексуальности, он немедленно должен хвататься за первую попавшуюся возможность для сексуального возбуждения и удовлетворения. Другими словами, реакции вроде той, которую описывает Радо, конечно существуют, хотя они никоим образом не самоочевидны и не неизбежны; их возникновение предполагает, что ма-зохистские импульсы существовали и раньше, а сами реакции являются только выражением мазохистских тенденций, а не их основой. Если следовать за ходом рассуждений Радо, то мы должны только удивляться тому, что мальчики не превращаются в мазохистов. Почти каждый маленький мальчик получает возможность заметить, что его пенис меньше пениса взрослого мужчины. Он воспринимает это как то, что взрослый — отец или кто-то другой — может получить большее удовольствие, чем он сам. Идея о доступности кому-то большего удовольствия должна отравить его наслаждение от мастурбации. Он должен бросить это занятие. Он должен жестоко страдать ментально, а это возбудит его сексуально, он примет эту боль как суррогатное удовольствие и с той поры будет мазохистом. Но это, вроде бы, не часто случается. И последнее критическое замечание. Допустим, что открытие пениса причиняет девочке жестокие страдания; допустим, что идея возможности большего удовольствия портит впечатление от доступного; допустим далее, что душевная боль возбуждает ее сексуально и она находит в этом суррогатное сексуальное удовольствие, допустим даже справедливость этих спорных предположений, чтобы спросить: что побуждает ее искать удовлетворения в страдании постоянно? Здесь, как мне кажется, есть расхождение между причиной и следствием. Упавший на землю камень останется лежать, пока его не сдвинут. Живой организм, трамвированный в какой-то ситуации, приспособится к новым условиям. Когда Радо предполагает, что в дальнейшем женщина выстраивает защиту от опасности мазохистских побуждений, он не подвергает сомнению длительный характер самих стараний защититься, считая, что силы, мотивирующие это однажды возникшее стремление защититься, остаются неизменными. Одна из величайших научных заслуг Фрейда состоит в том, что он энергично подчеркивал прочность детских впечатлений; но, однако, психоаналитический опыт показывает также, что эмоциональные реакции, имевшие место в детстве, сохраняются на всю жизнь только если их продолжают поддерживать различные динамически важные обстоятельства. Если Радо заранее убежден, что один-единственный болезненный случай, не отвечая внутренним потребностям личности, может оказывать длительное влияние на нее, тогда он, конечно, может высказывать предположение, что, хотя шок миновал, якобы болезненный для девочки факт отсутствия пениса остается, с вытекающим отсюда следствием прекращения мастурбации и устойчивой переориентации либидо в мазохистское русло. Но клинический опыт показывает, что мазохизм у детей никак не связан с тем, мастурбируют они или нет (СНОСКА: Согласно сообщению Давида М. Леви, который приводит в пример клинические случаи девочек, фантазирующих о собственном избиении во время мастурбации. Он утверждает, что ему не известно ничего о прямой связи между мазохизмом и отсутствием генитальных манипуляций), следовательно, разваливается и эта цепь возможных доказательств. Хотя Радо не предполагает, как Дейч, что такое травматич-ное событие случается в ходе развития женщины неизменно и неизбежно, он утверждает, что оно не может не происходить «потрясающе часто», и что девочка может, по его предположению, только в виде исключения избежать уготованного ей отклонения к мазохизму. Договорившись до того, что женщина почти всегда должна быть мазохисткой, он сделал ту же ошибку, которую склонны делать терапевты, когда они пытаются объяснить патологическое явление на расширенной базе — а именно, на неоправданном обобщении ограниченных данных. Это, в принципе, та же ошибка, которую делали до него психиатры и гинекологи: Крафт-Эбинг, наблюдая, что мужчины-мазохисты часто играют роль страдающих женщин, говорит о мазохизме, как о роде чрезмерного усиления феминных качеств; Фрейд, отталкиваясь от этого же наблюдения, предполагает существование тесной связи мазохизма и феминности; русский гинеколог Немилов, под впечатлением страданий женщины при дефлорации, менструации и деторождении, говорит о кровавой трагедии женщины; немецкий гинеколог Липман, под впечатлением того, как часто женщины болеют, попадают в несчастные случаи, испытывают боль, предполагает, что уязвимость, раздражительность и чувствительность — основная триада женских качеств. Таким обобщениям может быть только одно оправдание, а именно, гипотеза Фрейда о том, что нет фундаментального различия между патологическими и «нормальными» явлениями, что патология только отчетливее, как под увеличительным стеклом показывает процессы, протекающие у всех людей. Нет сомнений, что этот принцип расширяет наш умственный горизонт, но нужно осознавать, что и у него есть границы применимости. Это следовало, например, принять во внимание при изучении Эдипова комплекса. Вначале его существование и общий смысл были отчетливо увидены при неврозе. Это знание обострило наблюдательность психоаналитиков, так что они стали различать и более слабые указания на Эдипов комплекс. Затем было выведено заключение, что это универсальное явление, которое только заметнее у невротических личностей. Этот вывод остается достаточно спорным (СНОСКА: Автор имеет в виду полемику, существовавшую на период написания этой книги и связанную с публикацией упоминаемой ниже работы Ф. Бема [М. Р.]), так как этнологические исследования показали, что специфическая картина, обозначаемая термином «Эдипов комплекс», возможно, и не существует в широком диапазоне культурных условий (СНОСКА: Бем Ф. «Об истории Эдипова комплекса». Intern. Zeitschr. f. PsychoanaL, I (1930)). Нужно, таким образом, сузить данное предположение до утверждения, что этот особый эмоциональный узор отношений между родителями и ребенком возникает только при определенных культурных условиях. При исследовании женского мазохизма был использован тот же принцип. Дейч и Радо были поражены частотой, с которой они обнаруживали мазохистскую концепцию женской роли у женщин-невротиков. Я думаю, что любой аналитик может провести те же или даже более точные наблюдения с помощью метода Дейч и Радо. Проявления мазохизма у женщин теперь легко обнаруживают в результате наблюдения даже там, где они в ином случае могли бы пройти незамеченными: в социальных столкновениях женщин (полностью вне сферы психоаналитической практики); в изображении женского характера в литературе; при изучении женщин, придерживающихся каких-либо чуждых нам обычаев, например русских крестьянок, которые, по национальной поговорке, не чувствуют, что муж их любит, если он их не бьет. Перед лицом таких свидетельств психоаналитик приходит к выводу, что он столкнулся со всеобщим явлением, действующим на психоаналитической основе с постоянством закона природы. Односторонность или позитивная ошибка в результатах происходит нередко из-за пренебрежения культурными и социальными условиями, в частности — из-за исключения из общей феноменологии женщин, живущих в иной цивилизации с иными традициями. На русскую патриархальную крестьянку при царском режиме постоянно ссылаются в спорах, чтобы доказать как глубоко врос мазохизм в женскую натуру. Однако эта крестьянка в наши дни превратилась в напористую советскую женщину, которая несомненно удивится, если о побоях заговорят как о признании в любви. Изменения же произошли в культуре, а не в личности женщин. Вообще говоря, где бы ни возникал вопрос о частоте явления, он подразумевает социологические аспекты проблемы. Отказ психоаналитиков заниматься ими еще не исключает их существования. Отсутствие социологического подхода может привести к неверной оценке значимости анатомических различий и превращению их в причину явления, которое на самом деле частично или даже полностью обусловлено социально. Я думаю, что только синтез обоих условий позволит нам получить полное представление о природе явления. Для социологического и этнологического подхода были бы уместны следующие вопросы.